Без черемухи
Шрифт:
Когда автор от описания прорыва перешел к восстановлению животноводства, слушатели стали переглядываться. Автор чувствовал общее движение и хотя не видел через очки ясно лиц, но стал ощущать больше уверенности от сознания того, что, значит, рассказ производит впечатление. И голос его зазвучал ровнее и спокойнее.
Один из гостей наклонился к своему соседу и сказал;
– - Уморит, подлец! Весь хмель из головы выскочил...
– - Выскочит... Просто не знаешь, как реагировать. Как будто сделали из тебя дурачка, а тебе нечем даже защититься.
Но этой фразы сказано не было, и все гости, точно после.окончания проповеди, целой толпой повалили в переднюю. Удержать их не было никакой возможности, У всех оказались больны жены, дети...
Когда они все ушли, хозяин повернулся к озадаченному писателю и сказал:
– - Ты что, издевался, что ли, надо мной и над всеми?
– - А что? Чем?..
– - Как это "чем"?! Зачем ты читал эту чертовщину? Кому это нужно? Я взял его у тебя для печати, а вовсе не для того, чтобы читать его людям, понимающим толк в литературе. Я просил тебя прочесть первый рассказ, а не эту макулатуру. Нужно быть идиотом, чтобы не понимать таких простых вещей.
ХОРОШИЕ ЛЮДИ
Жильцы квартиры No 6 были на редкость приятные и дружные люди. В крайней комнате по коридору жил доктор с семьей, полный и представительный человек, с большой во всю голову лысиной, с толстым перстнем на мизинце, когда-то богатый, владелец большой лечебницы. Дальше Марья Петровна, старая дама, из тех, что носят оставшиеся от прежних счастливых времен шляпки-чепцы с лиловыми выгоревшими цветами и лентами. Эта старушка была добрейшее существо, хотя и с барскими традициями и замашками, но совершенно безобидными.
В середине коридора помещалась учительница музыки, Надежда Петровна, дававшая когда-то уроки в богатых домах, ходившая с длинной цепочкой, на которой у нее были маленькие часики за поясом.
И наконец в конце коридора -- вдовый инженер Андрей Афанасьевич Обрезков с дочерью лет шести, Ириной, которую все звали Аринушкой.
Эта семья была любимицей всей квартиры. Отец был прекрасный человек, отзывчивый, мягкий. Про него говорили, что он вполне "свой человек", несмотря на то, что занимает хорошее место; в нем сохранились старые традиции.
Марья Петровна особенно благоговела перед Андреем Афанасьевичем и называла себя его сестрой, хотя в действительности их родство было очень дальнее.
Аринушка была удивительно ласковый и общительный ребенок, со светлыми, как лен, волосами с красным бантиком в них и коротком платьице, низко перехваченном поясом. Она никому не надоедала и была всем только приятна. У нее была забавная и трогательная манера говорить языком взрослого человека. И поэтому жильцы всегда старались вызвать ее на разговор, в особенности если приходил кто-нибудь из посторонних.
Если Аринушке
– - Милая тетя Маша (всех квартиранток она звала тетями), милая тетя Маша, если это вас не затруднит, будьте добры пришить моей старшей кукле пуговицу к лифчику. Она скоро доконает меня своей неряшливостью.
И старушка, стараясь удержать улыбку, говорила на это:
– - Ты очень распускаешь их и приучаешь к безделью: я вчера вошла в комнату, а они все три сидят, как поповны, и ничего не делают.
– - Я не знаю, что такое поповна... Но у меня не хватает характера,-- отвечала малютка.
В ночь на первое февраля жильцы всех комнат были встревожены и перепуганы: раздался громкий продолжительный звонок. Вошли какие-то люди в военной форме в сопровождении коменданта. Один остался у двери, а остальные с комендантом вошли в комнату Обрезкова. Потом увели его куда-то. Аринушка спала в своей кроватке за ширмой, откинув одну руку и положив на нее раскрасневшуюся от сна щеку.
Обитатели квартиры, собравшись в комнате доктора, кто в чем, так как все уже легли было спать,-- с бледными испуганными лицами обсуждали происшествие.
– - В чем дело? За что могли взять Андрея Афанасьевича?-- слышались тревожные вопросы.
– - Может быть, донос... Господа, нет ли у кого-нибудь каких-нибудь записок Андрея Афанасьевича? Непременно уничтожьте, а то придут с обыском и скажут, что мы вмели близкое отношение к нему.
– - Да, да, это необходимо. Тщательно все проверьте у себя. Даже, если записана его фамилия, уничтожьте.
– - Аринушку-то мы возьмем к себе. Придется ей сказать, что отец неожиданно уехал в командировку.
– - Надо по возможности не оставлять ее одну,-- сказал доктор,-- я думаю, Марья Петровна возьмет на себя это в те часы, когда нас нет в квартире. Мы уж попросим и все будем благодарны ей за это.
Старушка, испуганная и растроганная до слез, только махнула рукой, как бы говоря, какой тут может быть еще разговор о благодарности, когда это ее святой долг позаботиться о ребенке, тем более что она не чужая же Андрею Афанасьевичу, а сестра его.
Аринушке сказали, что папа неожиданно уехал в командировку, и тетя Маша будет теперь заботиться о ней в те часы, когда других жильцов нет дома.
И когда Аринушка пришла с гулянья, она прямо отправилась в комнату тети Маши и, остановившись на пороге, сказала, разведя руками:
– - Тетя Маша, вам придется взять меня к себе с целой семьей: вон поповны, как вы их называете, не хотят оставаться одни в пустой комнате. Вы разрешите передать им приглашения?
Старушка с растроганной улыбкой и со слезами прижала ее к своей груди.
– - Зови, зови их, малютка, уж как-нибудь разместимся.
Вечером пришел комендант и сказал, что, по-видимому, дела Андрея Афанасьевича плохи: комнату велели запечатать, а девочку передать какому-нибудь лицу, имеющему близкое отношение к Обрезкову.