Без черемухи
Шрифт:
– - Что там стали-то?
– - кричали сзади, где уже набралась целая вереница саней.-- Трамвай, что ли, дорогу загородил?
– - Какой там трамвай, туша какая-то едет, лошадь прямо из сил выбивается, стронуть не может.
– - Какая туша?
– - Да седок очень тяжелый.
– - Ах, сволочи!
– - Эй, дядя, что ж ты угорел?
– - сказал, подойдя, милиционер.
– - А что?
– - "А что?" -- сажаешь-то таких по этакой дороге.
– - А что ж мне с голоду, что ли, подохнуть, когда на меня все такие наваливаются,
– - Окаянная... а ты по себе бы дерево рубил. Видишь, какая дорога, а наваливаешь сверх меры. Вот штрафовать вас, сукиных детей, за истязательство животных.
– - Что ж мне весы, что ли, с собой возить?
– - сказал угрюмо извозчик.
– - Весы... а на глаз-то прикинуть не можешь? Ведь из него три человека выйдет. Движение-то вот остановил все. Ну? Чего моргаешь-то?
– - Я тут ни при чем, с седока спрашивайте.
– - С седока... Пешком-то не могли оба пройти?
– - А кто ж со мной поедет-то, если я буду всех пешком приглашать. Эй, мол, дядя, не хочешь за рублевку до Страстного рядом с санями пройтись? Выдумывать-то мастера. Вы б вот лучше не велели дворникам до мостовой скалывать.
– - Они поступают на основании распоряжения, а ты должен сообразоваться, таких чертей не возить.
– - Вот черт-то: сел посередке и запрудил все,-- говорили сзади.
Около саней с толстым человеком собралась толпа. Все стояли в кружок и смотрели на него, как смотрят на вагон, сошедший с рельс.
– - Где ж ему по камням ездить. Для него особую дорогу насыпать надо.
– - Ты бы снежку-то под него подсыпал,-- крикнул кто-то дворнику,-- ведь все равно стоишь, ничего не делаешь.
– - Тут подсыплешь, а дальше опять камни. Что ж, я за ним по всей Москве с лопаткой и буду бегать?
– - Таких на вес бы принимать. Да норму определить: как против нее пуд лишнего, так вдвое драть. А то ежели их по головке гладить, они так расплодятся, что все движение в городе остановят. Вишь, вон, сколько народу ждет, а он сидит, как будто не его дело,-- говорили кругом.-- У, сволочь... Прямо все сердце переворачивается.
– - Э, ну тебя к свиньям,-- сказал толстый человек, вылез из саней и, сунув извозчику рублевку, пошел пешком.
Лошадь сразу тронулась. Движение возобновилось.
– - Вот все дело и было в нем, а дворники тут ни при чем,-- сказал милиционер.
– - Что это тут было-то,-- спрашивали задние, поравнявшись с толпой, которая все еще стояла и смотрела вслед толстому человеку.
– - Что было... вон черт пошел! Как сел поперек дороги, так и запрудил все.
– - По такой дороге всех людей на зиму взвешивать бы надо. Как больше, скажем, пяти пудов, так из Москвы к чертовой матери.
ЗАГАДКА
В пригородной слободе был праздник, и народ толпился на улице.
Вдруг кто-то закричал:
– -
Все бросились к крайнему сараю и увидели, что на лугу, около лесочка, с остервенением возятся два человека. Они то падали, то вскакивали на ноги и били друг друга, причем один кричал, а другой бил молча. Видимо, один нападал на другого.
– - Что за притча?
– - сказал кто-то,-- кто бы это мог быть?
– - Один, кажись, наш, Андрон Евстигнеев как будто.
– - Да, похоже. Он, он, так и есть. Его шапка. Вон сшиб и шапку,-- крикнула молодка в розовой кофте.
– - Подрались, знать, за что-то.
– - Пойтить разнять, что ли?
– - Сами справятся, что ж лезть-то, может, он его за дело учит.
– - Ежели это Андрон, то должно за дело, он чтой-то вчерась свеклу продавал, да, кажись, гнилой навалил.
– - Вот народ-то пошел,-- сказала старушка в беленьком платочке, тоже смотревшая на дерущихся,-- из-за свеклы грех на душу берет да еще по горбу попало, а там, глядишь, морду раскровянит.
– - Морду-то ничего, а вот как двух ребер недосчитаешься, это дело хуже. Погляди, пожалуйста, как лупит!
– - отозвался пожилой мужичок, присаживаясь на бревно и закуривая папироску.
– - У нас в прошлом годе так-то подрались двое на кулачки, так у одного все передние зубы и вылетели, у другого почки отбиты. Так до сих пор согнувшись ходит. Семена Стрежнего сын.
– - Знаем, рыженький такой.
– - А то иной раз без глаза остаются, тоже хорошего мало.
– - Ребятишки уж полетели.
– - Это им первое удовольствие.
– - Ведь убьет мужика, посмотри, пожалуйста, к березе его прижал!
– - А что ж, и убьет. Нешто долго до греха? Человек же, когда озвереет, так себя не помнит,-- сказал пожилой мужик, сидевший на бревне,-- в прошедшем году как-то у нас двое в Семеновке подрались; ну, их розняли, когда уж увидели, что у одного глаз выбит. Так он с выбитым глазом еще догонять бросился того, да в обиде потом на всех, что розняли их. Он бы, видишь ли, ему показал, как глаз выбивать. А сам же кричал, народ созвал, вот не хуже этого... Вишь орет... словно поросенка режут.
– - Кажись, это Андрон. Ну, значит, за дело учит.
Побежавшие на место происшествия ребятишки пробежали уже половину расстояния; один из них споткнулся на кочку и растянулся во весь рост, потом вскочил и опять побежал.
– - Вот кто любит на драку-то смотреть, морду кровь себе разобьет, и уж добежит посмотреть!
– - Сам, небось, сидишь, смотришь. А если б ноги были молодые, еще, глядишь, тоже побежал бы.
– - Мне и отседова хорошо видно.
– - Теперь чтой-то стало выводиться, а прежде, бывало, как масленица, так все идут на бой. Бывало, как зареченские с нашими сойдутся стенка на стенку, так сколько морд раскровянят -- ужасти! Ноги ломали. Иной звереет, кол из горожи выдернет и пойдет крошить.