Без крыши
Шрифт:
– А ваша задача – чтобы проблем не было! – заявил вице-спикер.
Я молчал и ждал продолжения концерта.
– К вам мой пресс-секретарь подходил? – продолжал Жуликов.
– Какой пресс-секретарь? – вопросом на вопрос ответил я.
– Девушка!
– Девушка подходила.
– И что вы ей сказали?
– Сказал, что постороннему лицу никаких материалов, тем более видео, не дам, – я посмотрел прямо в глаза депутату. – По должности не обязан. Более того, было распоряжение Виталия Ивановича: перед выборами в Госдуму режим информационной безопасности ужесточить.
– Вы красиво говорить научились,
– Давно этим занимаюсь, – перебил я его, не любезничая.
Жуликов побледнел.
– Да вы что себе позволяете? Мы тут всю вашу деятельность проверим! Надо будет – служебное расследование проведём.
– Проводите, пожалуйста. У вас вся информация? Можно идти? – я приподнялся.
Жуликов без звука переваривал случившееся.
– Если информации больше нет, всего вам доброго.
И я плавно закрыл за собой дверь.
– Ну, и зачем ты этого деятеля взбесил? Он теперь ведь не успокоится, – Семён Маркович укоризненно смотрел на меня.
– Побесится и успокоится, не переживайте, – ответил я. – Думаете, он кому-то нужен?
– Все-таки зам.
– Такого зама завтра же выгонят, если указание поступит.
– Это верно, конечно. Перебежчиков нигде не любят, – Домашевский вздохнул. – Но ты всё равно круто берёшь.
– А не надо на меня свои проблемы перекладывать. Он по частоте упоминаний в СМИ вторым идёт после спикера, – заметил я. – Это как, само собой случилось, без участия пресс-службы и вашего покорного слуги?
– Может, перестарались?
– Без согласия свыше ничего не делали. А что, уже многие про нашу беседу с Жуликовым говорят?
– Говорят… отдельные товарищи.
– Быстро слух расходится. Вас Шарохин-то нашел?
– Шарохин зря волну поднимает! – Семен Маркович беспокойно задвигался на стуле. – Я же ему сказал: всё верну. И проценты верну – но не те грабительские, которые он хочет! Я знаю, кто его накручивает…
– Можно, Алексей Николаевич? – не дожидаясь ответа, в кабинет уже влетела Алина Вениаминовна.
– Конечно, можно, – радушно улыбнулся я.
– Семён Маркович, мы тут посекретничаем, да? Спасибо, – тоже не дожидаясь ответа, зачастила Тарарыкина.
– Да, я пойду, пожалуй, – закряхтел Семён Маркович, поднимаясь.
Алина Вениаминовна проводила его кислым взглядом и сама притворила дверь.
– Зря вы с Домашевским общаетесь. Озлобленный он человек, тяжёлый, – обронила она как бы между прочим.
Я сделал вид, что временно оглох, и выжидающе посмотрел на неё.
– Алексей Николаевич, надо обеспечить освещение конкурса. Ростислав был у вас?
– Был ещё вчера. Виталий Иванович говорил об этом раньше. Сделаем.
– Сделайте, Алексей Николаевич. Это важно.
– Особые пожелания будут?
– Ну, какие особые пожелания? Вы профессионал, сами всё знаете.
Я кивнул.
– А договоры на следующий год Виталий Иванович уже подписал?
– Да, Алина Вениаминовна. Подписал.
– Там с «Канцелярской правдой» всё нормально?
Службой рекламы «Канцелярской правды» руководила сестра Алины Вениаминовны – по манерам и ухваткам точная копия народной избранницы. С каждого договора об освещении деятельности парламента она имела свой бонус.
– Нормально. Не обидели.
– Вот и хорошо.
– Диссертацию когда обмывать будем, Алина Вениаминовна? – спросил я вдогон.
– Какую диссертацию? – стушевалась она.
– Вашу. Как же в наше время без диссертации?
– Ой, что вы! Я об этом даже не думаю, – махнула рукой Тарарыкина.
Пользуясь тактической паузой, я выудил из кармана ключ и отомкнул ящик стола. Служебная записка была на месте, но мне показалось, что большой красный маркер лежал не там, где я его вчера оставил. Я повертел лист бумаги в руках, внимательно изучил его на свет. Никаких следов, понятное дело, на нём не обнаружилось.
«Так, знаете, до паранойи недалеко», – подумал я и позвонил в первую приемную. Ответила мне на этот раз Алевтина Викторовна. Выяснилось, что Виталий Иванович побыл у себя лишь минут десять и уехал в администрацию. Рвалась к нему толпа желающих, включая разных депутатов, но все напрасно. В такой обстановке о личной аудиенции мечтать не приходилось.
– Алексей Николаевич, а что у вас? Важное? – спросила Алевтина Викторовна.
– Служебка, – немного поколебавшись, ответил я.
– Если очень надо, вы занесите и оставьте у него на столе, на видном месте, – посоветовала она. – А я ему скажу, как только он придет.
Видимо, я долго размышлял, прежде чем решиться, потому что Алевтина Викторовна добавила:
– Вы не думайте, я читать не буду.
Иного способа оперативно донести своё мнение до спикера, наверное, не было. Конечно, я понимал, что Алевтина Викторовна тоже не с дуба упала в аппарат. Кому она доложит о моей бумаге, оставалось только гадать. «А пошли они все!» – чуть не сказал я вслух, но секретарше ответил:
– Занесу.
Пошел и занёс, повторяя про себя тезис о том, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Дверь своего кабинета я отпирал в темпе, потому что внутри разрывалась «вертушка». Звонила мне Татьяна Эрастовна из главного областного штаба «Ядрёной России». Вопрос был наиважнейший: она в очередной раз попросила не забывать указывать в наших публикациях фракционную принадлежность депутатов – особенно, если речь велась о богоугодных делах. Татьяна Эрастовна при этом ссылалась на партайгеноссе Митрофанычева. Я дал понять, что в моём лице партайгеноссе Митрофанычев может видеть надежного союзника, и тепло простился с собеседницей.
Эстафету у «вертушки» подхватил мобильник.
– Свинья ты, – раздался знакомый женский голос. – Мог бы перезвонить со вчерашнего утра!
Мне стало неловко.
– Да тут проблем целый воз, – попытался я оправдаться. – Кручусь, как белка в колесе.
– Не белка ты, а свинья. Мерзкая и жирная.
– Не такая и жирная вовсе…
– Жирная и наглая! И не спорь со мной!
Личная жизнь оставалась моим слабым местом. Даже сам Хрюшников однажды спросил у меня: «Алексей Николаевич, когда ж ты женишься?» На что я пробуробил нечто вроде: «Я как-то уже женился…» Несколько парламентских барышень, пока не охваченных узами брака, периодически поглядывали в мою сторону, однако шансов не имели. И первого неудачного опыта мне хватило, и крайне нервная профессия не располагала к повторению этого самого первого опыта.