«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— Вот садись за мой стол.
Пётр сел за стол, притянул чистый лист бумаги, взял перо.
— Да, Петя, — хлопнул себя по лбу Нарышкин. — Я ж тебе печать приготовил.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Пётр.
Нарышкин полез на полку из-за книг, достал небольшой бронзовый кружок, подал царю. Пётр, щурясь, смотрел на печатку.
— Ты намажь, намажь чернил ом. Тисни. Всё мастер сделал, как ты нарисовал, всё до точечки.
Пётр намазал печатку чернилом, стукнул на бумаге раз, другой. Если первый оттиск размазался, то второй был ясен и хорошо прочитывался.
— Вот вишь, видно все твои струменты, —
— Спасибо, дядя, — отвечал Пётр, довольный. — Мастеру-то заплатил?
— А как же? Всё ладом.
— А моим инкогнито озаботился?
— Само собой. Везде по бумагам ты либо урядник, либо десятник Пётр Михайлов. Царя в посольстве нет, — засмеялся Нарышкин. — И в Псков, и в Ригу сообщу, что едет Великое посольство с тремя великими послами Францем Лефортом, Фёдором Головиным и Прокофием Возницыным.
— С кем в Ригу-то сообщить?
— С купцом Любсом ведомость отправлю. Он не сегодня-завтра отъезжает.
— А самому Любсу не сказал обо мне?
— Что ты, Петя? Ни Псков, ни Рига не узнают, но мню я, — усмехнулся Нарышкин, — шила в мешке не утаишь ты, ей-ей. Да ещё такого роста «шило»-то, под матицу. Хе-хе-хе.
— Ладно. Там видно будет. Послал за мастерами?
— Послал.
Явившиеся каменных дел мастера, увидев царя, хотели пасть на колени, но Пётр махнул рукой.
— Не надо. Тут дело есть срочное. Идите-ка сюда, смотрите, что я нарисовал.
Мастера приблизились, стараясь не дышать, так как с утра приняли за воротник. Но царь всё равно почуял, проворчал добродушно:
— Уже причастились, молодцы.
— Дык холодно на улице, государь, — промямлил один мастер. — Мы для сугреву.
— Ладно. К делу, — сказал Пётр, показывая им чертёж. — Видите сей столп?
— Видим, государь.
— Тут ничего мудреного. Надо в два-три дни выложить его из камня на Красной площади.
— Где?
— Около Лобного места. И обязательно, вот видите на чертеже, вмуруйте в камень вот такие железные рожны, чтоб вот так же ввысь смотрели и острые чтоб были.
— Сколько, государь? Рожнов сколько?
— Пять рожнов, столько же, сколько на чертеже. Я сегодня скажу в кузню, они к завтрему готовы будут. Вы пока основание закладывайте. Всё.
Прежде чем уйти из Посольского приказа, Пётр, оставшись опять наедине с Нарышкиным, сказал ему:
— Лев Кириллыч, ты останешься на Москве за меня с Борисом Голицыным, Прозоровским и князем Ромодановским. Будете моим именем указы писать. Понял?
— Понял, Петя.
— И обо всём мне сразу сообщайте. Обо всём, что в государстве случится. Ежели вдруг Фёдор Юрьевич что-то утаить горькое схочет, якобы меня щадя, ты всё пиши до точки. Всё, что бы ни случилось. Да ещё прошу тебя: во всём помогайте Виниусу [15] по изысканию железных руд на Урале. Он просил меня там приискивать мастеров по железному литью и по горному, я буду сие в уме держать. А ты его письма ко мне непременно отправляй.
— Хэх, Виниус почтами командует, наши б грамоты не задерживал.
15
Виниус Андрей Андреевич (1641—1717) —
— И ещё, Лев Кириллыч, о чём прошу тебя озаботиться вместе с князем Юрием. Уговорите вы Евдокию в монастырь съехать [16] . Висит она мне камнем на шее.
— Вот, вот, Петя, женишься раз, а плачешься век. Куда её прикажешь? В Новодевичий?
— Упаси Боже. Она там с Софьей стакнётся, этакое гнездо образуется под самым боком. В Суздаль везите, там постригайте.
— Хорошо, постараемся.
— Постарайтесь для Бога.
— А силой нельзя?
16
Уговорите вы Евдокию в монастырь съехать. — Царица Евдокия Фёдоровна, урождённая Лопухина (1669—1731) — первая жена Петра I, мать царевича Алексея, сослана Петром I в суздальский Покровский монастырь.
— Не хотелось бы, какая-никакая, а царица. Патриарх ещё осерчает. Не хочу с ним ссориться из-за неё.
— А ты его попроси, она его-то, пожалуй, скорее послушает, чем нас, питухов [17] .
— Попрошу, если найду час для встречи.
Пётр поднялся, собираясь уходить, Нарышкин предложил:
— Може, выпьешь, Петь, для поправки головы? А?
— Нет, дядя. Делу время, потехе час. А голову мне уж в застенке поправили. Вечером у Лефорта с Ивашкой Хмельницким встретимся. А сейчас мне надо обоз раскассировать, всю Ивановскую площадь в Кремле санями забили. Сегодня ж хотели выезжать. Забыл, что ли?
17
Питухи — здесь: пьяницы.
Именно на раскассировке обоза, приготовленного для отправки Великого посольства, нашёл царя посыльный из Немецкой слободы.
— Государь, мне велено сообщить тебе, что ныне помер корабельный мастер Муш.
— Клаус? — переспросил в изумлении Пётр.
— Он, государь.
— Ах, горе-то какое!
Посыльный видел, как печаль мгновенно изменила лицо царя. Даже вроде потемнело оно. Вскочив в первые же свободные сани, Пётр кивнул посыльному: садись. А возчику скомандовал:
— На Кукуй. Да живо.
Войдя в комнату, где лежал покойный Клаус Муш, царь, скинув шапку, прошёл к гробу, постоял, всматриваясь в лицо умершего, потом наклонился, поцеловал, и, когда выпрямился, присутствующие увидели слёзы в глазах царя.
— Спасибо, друг, — молвил Пётр. — Ты дал мне в руки великое мастерство, а я... я... — Голос царя пресёкся, он повернулся и поспешно вышел, видимо устыдясь собственной слабости.
На крыльце, отдышавшись от горечи, перехватившей горло, он увидел кузнеца Киста, выходившего из дома.