Без названия
Шрифт:
– А что я могу поделать? Это от мамалыги, - оправдывался Агрба, непроизвольно погладив свой живот под желтой сорочкой, вывалившийся поверх брюк.
– Вы когда-нибудь мамалыгу ели? Я вас угощу, сам делаю, пальчики оближите, товарищ полковник.
– Хочешь, чтоб и я сравнялся с тобой?
– усмехнулся Проценко.
– Ты за сколько бегаешь стометровку?
– Уже забыл. В нашей работе в задницу спидометр нужен не стометровки считать, а десятки километров, сами знаете.
В это время зазвонил телефон. Проценко снял трубку:
– Слушаю... Проценко... Так...
– Тогда я зачем?
– Труп-то не бомжа. Профессор Гилевский.
– Вот вам внеочередная сегодня моя стометровка, - поднялся Агрба, подтягивая брюки, тщетно пытаясь втиснуть в них живот.
Звонок дежурного по прокуратуре застал прокурора следственного управления Михаила Михайловича Щербу за ужином. Дожевывая кусок вареной говядины, он приговаривал: "Да... да... Понятно...", в такт словам кивая головой, затем ответил дежурному:
– Дайте-ка подумать... Скорик в командировке в Песчанском районе, там убийство... Войцеховскому позвонили?.. Хорошо... Вызывайте Паскалову... Кто из судебных медиков? Котельникова?.. Хорошо, связывайте всех... Милиция знает?.. Я приеду минут через сорок, - он повесил трубку.
Час назад он только пришел с работы, уставший, издерганный за день грузный пожилой человек. Едва успел поужинать... На тебе - труп... Что там? Убийство? Самоубийство? Несчастный случай? Инфаркт, инсульт?.. Конечно, хорошо бы Скорика туда, но он в районе... Паскалова новенькая, малоопытная... Ну, а как становятся опытными? Виктор Скорик тоже пришел из городской прокуратуры в областную еще зеленым, поднаторел...
Милиционер, дежуривший в холле, вскинул глаза на вошедшего, узнал в нем Щербу, козырнул. Щерба поднялся лифтом к себе. У его двери стояла уже следователь Кира Паскалова.
– Войцеховского еще нет?
– спросил ее Щерба.
– У себя, - ответила.
Он отпер кабинет.
– Заходите, - сказал, пропуская ее вперед.
Она была высокая, худощавая с неприметным лицом в раме льняных волос, гладко расчесанных, с завитушками на концах. Щерба знал, что ей двадцать девять лет, муж офицер-ракетчик где-то недалеко, работала какое-то время в военной прокуратуре, оттуда не без протекции, как он понимал, перешла к ним в областную. Он сразу почувствовал ее неопытность, отметил, что ее это не смущало, и еще отметил четкую логику ее мышления, немногословие, ровность в отношениях с людьми, и к своему удивлению, начитанность, что, как он знал, увы - не часто встречающееся ныне достоинство среди юристов нового поколения. "Ты-то много сейчас читаешь?" - огорченно спросил он себя.
– Вы посидите, Кира Федоровна, я сейчас, - он вышел и направился в кабинет криминалистики к прокурору-криминалисту Адаму Генриховичу Войцеховскому.
– Ну что?
– спросил Войцеховский, подняв голову.
– С вами поедет Паскалова. Скорик в районе.
– Для разнообразия можно и Паскалову, - ответил Войцеховский. Они не были подчинены друг другу,
– Вы-то тоже не поедете?
– Не поеду... Адам Генрихович, заскочите, пожалуйста, по дороге к судебным медикам, к вам подсядет Котельникова.
– Ладно, - он встал.
– Можем ехать...
Втроем они спустились вниз, вышли на улицу. Дежурная машина криминалистов - автобус-"рафик" - стояла у подъезда.
– Вас отвезти домой?
– спросил у Щербы Войцеховский.
– Нет, я троллейбусом...
Минут через тридцать они были в музее. Перед входной дверью стоял милиционер. Вошли в пустынный полутемный холл. Войцеховский не знал, куда дальше идти.
– Надо полагать, служебные кабинеты наверху, - сказала Паскалова.
– Вы бывали здесь?
– спросил Войцеховский.
– Только в экспозиционных залах, - ответила она, уверенно направляясь к белым мраморным лестницам.
– Надо же, я последний раз в музее был в детстве, - сказал он, пропуская впереди себя судебного медика.
– А вы, Варвара Андреевна, бываете в этих залах?
– спросил он.
– Мне хватает секционных залов [секционный зал - место, где производят вскрытие трупов], - нехотя ответила она.
Услышав голоса, они поднялись на третий этаж и сразу увидели у поворота в маленький тупичок, где был кабинет Гилевского, еще одного милиционера. Рядом с ним стоял Джума Агрба.
– Ну что, Джума?
– обратился к нему Войцеховский.
– Жду вас, - ответил Джума, отмечая про себя, что прибыл не Скорик или кто-либо из опытных знакомых следователей, а Паскалова, о существовании которой знал, но никогда вместе еще не работал.
– Ничего не трогали? Не топтались?
– спросил Войцеховский.
– На старый вопрос будет старый ответ, - ответил Джума.
– А кто это?
– спросил Войцеховский, заметив в полумраке коридорчика еще одного человека.
– Замдиректора музея. Ребров Антон Сергеевич. Я вызвал. Директор в командировке.
– Молодец. Джума. Вполне можешь обходиться без меня и следователя.
– На общественных началах или отстегнете от своей зарплаты?
– Ладно, начнем?
– спросил Войцеховский у судебного медика.
Она ничего не ответила, вошла в кабинет, склонилась над телом, занялась своей работой. Войцеховский и Паскалова - своей, Джума молча сопровождал их.
– Знаете что, Кира Федоровна, - предложил Войцеховский Паскаловой, я закончу тут сам, а вы побеседуйте с дежурным охранником. Не против?
– Пожалуй, - она спустилась в вестибюль. Охранник с перепуганным лицом нервно ходил, словно в клетке, по своей выгородке.
– Давайте присядем, - сказала Паскалова.
Они уселись на диван.
– Вас как величают?
– Тарас Петрович Каспришин.
– Вы в котором часу заступили на дежурство?
– Как всегда, в шесть.
– Кого сменили, Тарас Петрович?
– Сотрудницу музея.
– Как ее зовут?
– Фоминична... Настасья Фоминична. Фамилию не знаю.