Без названия
Шрифт:
– Она какого возраста?
– Годов пятьдесят пять.
– Когда вы пришли, все ключи были на месте?
– Все. Кроме того, - охранник высоко поднял голову, указав глазами куда-то на самый верх.
– Он ведь обычно поздно засиживается.
– Кто-нибудь входил в музей при вас или уходил?
– Нет, все уже разошлись. А входить - никто не входил.
– Каких-нибудь посторонних звуков, шумов, голосов оттуда, сверху, не слышали?
– Никаких. Все было тихо.
– А почему
– Профессор он, что ли, одинокий. Одинокому домой неохота идти, стены целовать.
– Откуда вы знаете, что он одинокий?
– Фоминична говорила. Она-то тут про всех знает, почитай, четверть века отсидела в этом закутке.
– При каких обстоятельствах вы обнаружили, что Гилевский мертв?
– Я поднялся сделать обход, ну, и заглянул к нему, спросить, как долго он еще там будет. К нему так не войдешь, суровый, осерчать может, у него даже табличка висит для посторонних, я и постучал, он не ответил, я еще раз, погромче, тоже молчок. Я приоткрыл дверь и сразу увидел, что он лежит.
– Вы пытались что-нибудь сделать, оказать помощь?
– Нет. Только пульс пощупал. Нету пульса. А из-под головы у него кровь натекла. Я позвонил в "скорую", мол, так и так, в милицию.
– Вы тело Гилевского не трогали, не переносили с места на место?
– Никак нет, нельзя ведь. Читал про это.
– А к каким-нибудь предметам, вещам, бумагам на столе не прикасались?
– Ни в коем разе. Мне они ни к чему. Да и напугался, честно говоря. Это же надо, чтоб в мое дежурство такое!
– Вы, когда остаетесь здесь на ночь, включаете сигнализацию изнутри?
– Непременно. У нас тут две сигнализации: одна общая - залы, где экспонаты. А у профессора, где хранилища, отдельная, своя. Он обычно сам ее включает и сдает на пульт.
– Ключи от своего кабинета Гилевский тоже сдает вам?
– Сдает, когда уходит.
– А там у него очень ценные вещи?
– Про то не знаю. Видно ценные, коль отдельная сигнализация и табличка на дверях, чтоб никто не входил.
– Милиция скоро прибыла после вашего звонка?
– Минут через двадцать приехали.
– Что ж, Тарас Петрович, спасибо вам, - она поднялась.
– Что скажете, доктор?
– спросил Войцеховский.
– Скажет вскрытие. А пока что - черепно-мозговая травма. Нанесена сзади в затылок, либо при падении ударился о чугунную лапу вешалки. Вы видели эту вешалку? Допотопная.
– Да. Четыре чугунных лапы, на них она стоит. На одной, что ближе к голове трупа, пятно от крови и два клочка кожи... Но первичный ли это удар?
– риторически спросил Войцеховский.
– Когда наступила смерть?
– По первой прикидке часа два-три назад... Вы меня отвезете?
– Разумеется, Варвара Андреевна.
Войцеховский
– Антон Сергеевич, почему Гилевский так поздно находился в кабинете?
– Это давняя привычка, насколько я знаю.
– За последнее время у вас никаких хищений не произошло?
– Нет.
– И попыток не было?
– Нет.
– Ну хорошо... Подождем результатов вскрытия... Кабинет следователь опечатает. Подробности, полагаю, начнутся завтра-послезавтра... Варвара Андреевна, будьте добры, позвоните, пожалуйста, к себе, пусть приедут и заберут тело...
В это время в кабинет вошла Паскалова.
– Можем ехать, - сказал Войцеховский.
Ехали по городу. Джума спросил Войцеховского:
– Что-нибудь нашел, Адам?
– Ни черта в общем. Все подробно начнем завтра с утра при свете дня.
– Кого арестовывать будем?
– спросил Джума.
– Тебя, - сказал Войцеховский.
– Не возражаю на месячишко в одиночку. Даже без санкции прокурора. Надька моя передачи будет носить. Ты приходи, Адам, в мою одиночку, угощу, Надька хорошо готовит.
– Знаю. Вкушал.
– Только вот за что меня арестовывать?
– За то, что при двух дамах без галстука.
– Ненавижу галстуки...
Паскалова слушала болтовню, понимала, что этих двоих связывала если не дружба, то многолетнее общение, совместная работа, совместимость характеров, и, возможно, взаимное уважение за какие-то деловые качества или стороны характера.
– Когда будут результаты вскрытия?
– спросила она Котельникову, когда подъехали к невысокому зданию, где размещалось бюро судебно-медицинской экспертизы и морг.
– До перерыва все будет для вас готово, - ответила Котельникова, попрощалась и вышла из машины...
Было начало одиннадцатого. Они втроем сидели в кабинете Войцеховского. Паскалова позвонила Щербе домой.
– Ну что там?
– спросил Щерба.
– Убийство?
– Неясно, Михаил Михайлович. Смерть от черепно-мозговой травмы. Примерно за два часа до обнаружения. Я беседовала с охранником. Вроде ничего необычного.
– Кто-нибудь из руководства музея был?
– Замдиректора.
– Что он говорит?
– С ним, по-моему, Адам Генрихович разговаривал.
– Напрасно вы не поговорили. Сейчас он свежий, а завтра остынет. Завтра соберемся у меня. Кто из угрозыска был?
– Агрба. Мы тут втроем у Адама Генриховича.
– Передайте ему трубку.
– Ваше мнение, Адам Генрихович?
– спросил Щерба, когда Войцеховский взял трубку.
– Еще трудно сказать. Замдиректора музея я оставил на завтра Кире Федоровне. Он был в шоке. Из него ничего нельзя было вытряхнуть.