Без права на ошибку. Дочь олигарха
Шрифт:
Рука Юны падает на сиденье между нами. Разжимаю сведенные от напряжения кулаки, медленно скольжу левой рукой по бедру, незаметно опускаю ладонь. Накрываю подрагивающие пальчики, несильно сжимаю. Едва заметно глажу, чувствую, как оттаивает, закрывает глаза. Сама переплетает наши пальцы, пока этот урод вновь тянется к ее губам.
Топлю в себе злость и ненависть, Юне они не помогут. Она сжимает мои пальцы, делая больно себе. Придет время, Гаранина я жестко разломаю за это представление.
Уебок не провожает Юну. Поцеловав на прощание и напомнив о встрече,
— Прости, — выдыхает Юна, когда я занимаю водительское место. Мы в машине только вдвоем. У нас не больше минуты, пока я заеду во двор и высажу ее у крыльца.
— За что?
— Мне показалось, что тебе неприятно… — не договорив, обрывает себя.
— Неприятно — это когда тебе очистительную клизму ставят перед операцией, а то, что я чувствую, это ярость, помноженная на знак бесконечности, — сжимая руль до побелевших костяшек, которые никак не заживут.
Ее успокоить надо, а не выливать все то дерьмо, что кипит во мне. У крыльца нас ждет Серебряков, нервно расхаживая, пряча руки за спиной. Юна напрягается, вижу в зеркало заднего вида, как она сглатывает и рвано дышит.
— Нам нужно поговорить, держи телефон при себе, я позвоню, скажу, куда прийти, — притормаживая возле крыльца. Юна не ждет, чтобы я открыл ей дверь, выпрыгивает из машины раньше, чем она полностью остановится.
Выхожу следом, почти вместе с ней, но не успеваю среагировать, Серебряков заносит руку и бьет дочь…
Глава 23
Юна
Отец знает, куда бить, чтобы не оставлять следов, но при этом я должна усвоить очередной урок послушания. Голова начинает болеть, в ухе звенит. Родитель пьян и сильно разгневан. С появлением Стаса в нашем доме я веду себя смелее, чувствуя незримую поддержку за спиной. Он спаситель. Мой личный заступник. В какой момент я так уверовала в него, что стала открыто противоречить отцу? Глупо подставилась. Стас, возможно, покинет этот дом раньше, чем мы с Игорем поженимся. От этой мысли… тяжело… Да, тяжело. Только ему и Мише я могу доверять.
Отец замахивается второй раз, сжимаюсь, пряча лицо, хотя знаю, что он по нему не ударит. Сегодня мы идем с Игорем на какую-то встречу, и он наверняка знает об этом. Второй удар до меня не долетает. Стас перехватывает руку.
— Ты что, сука?! — отец зол и пьян, в таком состоянии он наиболее опасен, плохо контролирует свою дьявольскую сущность.
— Я обязан защищать вашу дочь, если потребуется, даже от вас, — ровным тоном выдает Стас. Его лицо изменилось до неузнаваемости, я видела своего телохранителя в ярости, но таким опасным — никогда.
— Отпусти, ты мне руку сломаешь! — морщится родитель, пытаясь вырваться из захвата.
— Мужчине, поднявшему руку на женщину или ребенка, нужно отрубать эту самую руку, — произносит таким тоном, что вокруг нас понижается температура. Ощущение, что Стас вынес приговор, сейчас пойдет за топором и отрубит родителю конечность. Градус напряжения стремительно растет.
—
— Евгений Борисович, мы сейчас все на взводе, за день вашу дочь пытались убить два раза, — напоминает Стас о покушениях. — Обычно родители рады бывают, что их ребенок остался жив и невредим. Или мы чего-то не знаем? — мне слышится в его тоне угроза. Слова Стаса отрезвляют отца, он словно трезвеет. Мне даже видится волнение в его глазах, неужели за меня переживает?
— Юна, иди в дом, — командует родитель, когда Стас отпускает его руку. — А ты — за мной в кабинет, — растирая запястье, на котором видны следы пальцев. Я волнуюсь за Стаса. Мне придется нелегко, если папа его уволит. Страшно оставаться без его защиты. Ни один охранник в доме никогда за меня не заступился, хотя видели и понимали многое. Даже Миша не смел противостоять дяде. Один раз попытался и чуть не оказался на улице, после того случая я взяла с него обещание не вмешиваться, но и сама вела себя смирно, старалась не провоцировать отца и даже смирилась с нежеланным замужеством, от которого не было шанса отказаться.
Наша охрана словно испарилась, не хотят становиться свидетелем семейной сцены. Во дворе лишь друзья Стаса. Застыли статуями, позы напряженные, челюсти плотно сжаты. На меня не смотрят, когда я иду в дом, сверлят глазами моего отца.
В комнате переодеваюсь в удобный домашний костюм, намочив полотенце в холодной воде, прикладываю к месту удара. В руках телефон, который утром передал мне Стас. Не обращаю внимания на тошноту, подкатившую к горлу, со мной так бывает, когда я сильно нервничаю. Этот день можно смело заносить в тройку самых плохих дней.
Если отец уволит Юматова, не представляю, что со мной будет. Я давно стараюсь не привязываться к людям, все хорошее из моей жизни бесследно исчезает. К Стасу я не просто привязалась, он мне нравится. Я тону в его теплом заботливом взгляде. Он может быть резким, жестким, опасным, но, когда мне плохо, в его глазах вспыхивают частички тепла, которые окутывают меня спокойствием. Я знаю, что рядом с ним мне ничего не грозит.
Каждую минуту кошусь на телефон, жду, когда он оживет. Время словно стоит на месте. Отбрасываю на комод нагретое теплом кожи полотенце. Нужно было бы приложить лед, но я боюсь столкнуться внизу с отцом.
До момента, когда телефон издал короткий гудок, прошло почти полчаса.
«Не выходи пока из комнаты», — короткое сообщение совсем не успокаивает.
«Он уволил тебя?» — руки дрожат, попадаю не на те буквы.
«Нет», — мне хочется знать подробности. Вроде нужно успокоиться, но я еще больше тревожусь. Выглядываю в окно. Друзья Стаса не сошли с места. Они о чем-то негромко переговариваются, почти не размыкая губ.
«Юна, делай вид, что не замечаешь меня, это очень важно», — приходит чуть позже сообщение. Я не уточняю, для чего — и так понятно, что отец заметил мою симпатию к Стасу. Становится страшно, что он предпримет. Вряд ли пустит на самотек.