Без права на ошибку. Дочь олигарха
Шрифт:
— Управление разбирается, Яр уже доложил. К Гаранину проверка нагрянула, пару дней ему будет не до невесты, — упоминание, что Юна все еще невеста Игоря, выжигает нутро. Этим вопросом нужно заняться, как только решим здесь все дела. — Нужно будет, отвлечем Серебрякова, задержим и его на пару дней.
— Постарайтесь не спугнуть нашу рыбку, — мне еще с этого ублюдка чешую сдирать и кишки потрошить!
— На связи!
Сбросив звонок, прислонился к стене. Для меня Юна не просто баба, с которой хочется трахаться, она — моя женщина, и я несу ответственность за ее поступки. Как повлияет ее звонок на ход всей операции, пока
Ладно, с этим я разберусь. Она ведь не знает всего. Сам ведь принял решение не посвящать ее в ход операции, держать все имена в секрете. Можно подняться в нашу комнату и прямо спросить о звонке, но опять же — не хочу ее расстраивать. Ее мир и так скоро начнет рушиться. Плохо, что она, не понимая, подставила ребят. Блин, это ведь не соль просыпать и смолчать, тут дело жизни и смерти. Мне было бы приятно, приди она и сама расскажи о звонке…
Глава 37
Стас
— Ты чего такой напряженный? — ухмыляется Жаров, с подозрением наблюдая за мной. Устал наблюдать, как я топором крошил здоровый пень в щепки. Пень нашел за сараем, когда косил бурьян. Пригодился пенек.
Отбросив топор, присел у забора на примятую Лехой траву. Прислонился к нагретому на солнце металлу. Мне бы ледяной душ, чтобы заморозить нутро, сердце, мысли. А тут спину печет, раздражает. Сейчас меня все раздражает.
Леха хорошо меня знает, многое прошли вместе. Уловил не просто смятение, а полный эмоциональный пздц. Раздрай внутри хуже пули в голове. Думал, спущу пар, когда брался за топор, а ни хрена, все так же разрывает в груди.
— У вас же все нормально было, — засовывает травинку в рот, пережевывая, смотрит пристально. Тут к гадалке не ходи, сразу понятно, откуда ветер дует. — Поругались, — не спрашивает, но и не утверждает.
— Нет, но очень хочется, — вбираю полную грудь воздуха и резко выдыхаю. — Всыпать бы ей по заднице, чтобы неделю сесть не могла, — не скрывая истинных эмоций. Леха удивленно выгибает брови, ждет продолжения. — Она с рабочей трубы набрала Олейникову! — зарываюсь пятерней в короткий ежик волос. — Дебил, оставил трубу на столешнице. Но я и подумать не мог, — растирая ладонью лицо. Конечно, это не оправдание. Сам виноват. Но если не доверять любимому человеку, кому доверять? — С рабочего, мать его! — хочется лупануть со всей силы, но руки мне сегодня будут нужны. Ничего не должно отвлекать, когда буду жать на спусковой крючок. Я и так с топором немного увлекся, а перчатки не надел.
Лешка хмурится. Теперь понимает, почему я так зол. На личный телефон специально Хакер установил программу, через которую вбивал ложные координаты. Мы две недели водили службу безопасности Гаранина за нос, они тысячи километров намотали по России-матушке, матушке Маразыскивая нас. Маршрут продумали заранее. Грамотно водили, они до последнего были уверены, что мы постоянно передвигаемся. Моя задача была не вызвать своими звонками подозрения, а они были. Я ведь спец, со своим хакером в команде, программа надежная оказалась, не нашли. Слишком сильно верили в себя.
Рабочий отслеживается нашими спецами круглосуточно. Еще и прослушивается. Это сделано для нашей безопасности. Хотя не всегда наше руководство
— В очередной раз убеждаюсь: нет идеальных женщин, — если Леха хотел поддержать, то выбрал не те слова. Словно соль сыпанул на открытую рану. — А насчет надавать по заднице, — чешет ухо. — Я бы не сдерживался, — ухмыляясь многозначительно.
— С другой я бы тоже не сдерживался и по жопе дал или моральных люлей отвесил, — прикрывая глаза. Я бы так поступил, не задумываясь, а потом оттрахал бы так, что она на ногах стоять бы не смогла. Или неделя минетов, как наряды вне очереди, а эту даже тронуть грубо не получается. По рукам себя бью.
— Ты боишься на нее голос поднять, — констатирует очевидное. До сегодняшнего дня не было необходимости, но вот она появилась, а я не могу позволить себе сорваться.
— Как, Леха? — развожу руками, вновь начинаю закипать. — Ты видел, как она жила с отцом! Она зажимается от громкого голоса, дергается от резких движений возле ее лица, — меня это убивало. Сложно наблюдать, когда у взрослого человека подобная реакция. От меня она никогда не шарахалась, но несколько раз вздрагивала, если Лешка подносил резко руку к верхним шкафам на кухне, а она в это время стояла рядом.
— Найди другой способ наказания, чтобы ей в конечном итоге тоже понравилось, но она вынесла из этого урок, — пытается спустить ситуацию на тормозах. — Хотя нет, она будет потом чаще косячить.
— Я ее жизнь скоро до основания разрушу, — упираясь локтями в колени, кладу подбородок на сложенные кулаки.
— Построишь новую, — не чувствуется в голосе друга уверенности. Он ведь понимает, что скоро от ее жизни останется лишь пепел.
— Сложно, когда любишь, причинять человеку боль, пусть и ненамеренно, — Юна и так кроме меня и брата никому не верит, а тут ее ждет пздц какое разочарование. И с этим тоже придется жить…
— Тогда лучше отпустить. Дать ей встать на ноги, опериться. Ты устанешь быть удобным, устанешь ломать себя. Твоя жертва напрасна. Жертвуя собой, не сделаешь всех счастливыми. Юна должна принимать тебя любым, со всеми твоими психами и вывертами, или это не любовь. Потеряешь себя, хреново будет обоим.
— Лех, с ней не получается быть собой. Она в своей короткой жизни переела жести. Отец-ублюдок издевался, он ее транквилизаторами колол, чтобы она послушной была, — срываюсь, потому что не могу принять, что кто-то над ней измывался. Я накажу. Жестоко накажу, но не верну ей потерянного детства. — Я сейчас неспособен на тихие разговоры, а она во мне увидит отца, если я выпущу своих демонов.
— Ну и сдерживать их долго ты не сможешь, Стас. Ломать себя будешь? Нахрена? Не вывезешь. Разрушишь то, что пытаешься сохранить сейчас. Она сильнее, чем кажется. Если не уверен, отпусти, — бьет по плечу, поднимается и уходит. Продолжать бессмысленно, он сказал, я услышал.
Отпустить…
Мысль болью врезается в сердце, но я понимаю, что Лешка прав. Мы слишком разные. Как бы отец с ней ни поступал, она осталась принцессой, а я грубый мужик, чья жизнь затоплена кровью, потом, человеческими страданиями и смертями. Сломаю… не получится быть ванильным 24 на 7.