Без права на ошибку. Дочь олигарха
Шрифт:
Поднимаюсь с дивана, ноги не слушаются, но я тихонько их переставляю в сторону окна. Стас замирает, то ли услышал, то ли почувствовал, что я стою за его спиной. Кладу ладошку между лопаток. Горячий такой, словно огонь.
— Спасибо, что не доверил тот выстрел никому другому, — подаюсь чуть ближе, прислоняюсь к его спине. Хочу забрать его вину. — Не нужно себя разъедать. В твоих действиях всегда прослеживается забота, Стас. И этим выстрелом ты тоже оберегал меня. Прости, что я так отреагировала. С доверием к мужчинам очень сложно у меня, — тихо нашептываю, но уверена,
Глава 31
Стас
Молотило, крутило так, думал, сердце остановится. Сколько раз выбирался из-под артобстрелов, не дрогнул. Уверен был, что моя нервная система круче стальных канатов, а рядом с ней эмоции просыпаются, сердце просыпается, тарабанит в груди так, будто ребра проломить хочет, вырваться и прыгнуть к ней в руки.
Страшно перед женщиной душу вывернуть, еще страшнее доверить ей не просто тайны, а секретную информацию. Если Юна заговорит о выстреле, у меня будут пздц какие неприятности на службе, но я прыгаю с обрыва, в омут с головой. Полностью открыт, максимально честен. Не пытаюсь оправдаться, потому что сам себя за тот выстрел простить не смогу.
С первого взгляда к себе приковала. Запустил под кожу, по крови гуляет, в поры въелась. Не только членом ее хочу, мозгами. Хочется присвоить, но там столько вводных данных, что пока понятия не имею, как разгребать.
Ладошкой водит по спине, усмиряет хищника. Боль разгоняет, чувство вины рассеивает ласковыми словами. Дыхание выравнивается, не хочется больше крушить и ломать. Она здесь, рядом. Напитывает меня своим теплом и запахом. Пальцы расслабляются на подоконнике. За трещину на стекле стыдно, нужно не забыть компенсировать.
«С доверием к мужчинам очень сложно у меня…» — въелись слова в душу. Я ведь тоже не ангел. Мне сложно открываться. Мое прошлое, профессия, образ жизни наложили определенный отпечаток. Со мной сложно. После тяжелых заданий могу уйти в себя или сорваться в беспредел — бухло и жесткий секс. Зверь требует смыть запах крови и картины смерти. Юна вряд ли выдержит меня такого. Она ведь девочка совсем, а тут монстр, которого нужно накормить.
Не подхожу я ей, но и отступить сил нет. Ради нее стоит посадить зверя на цепь. Стоит представить, как кто-то другой ее укладывает в постель, раздевает, укладывается на нее сверху, хочется убивать голыми руками.
— Иди ко мне, — разворачиваюсь, перехватываю ее за талию, прижимаю к себе. Дрожит. От страсти должна дрожать. Хочу увидеть, как она кончает. Кровь из головы устремляется в пах. Ему не объяснишь, что сейчас не совсем подходящий момент. Будь у Юны сексуальный опыт, можно было бы забрать ее тревоги, перенаправить наши эмоции в другую плоскость, но сейчас важно поговорить, отпустить то, что до сих пор кусает душу.
Поднимает руки, кладет их на мои плечи, медленно ведет пальцами к затылку, перебирает короткий ежик волос, посылая импульсы в каждое нервное окончание. Кайф! Ну что же ты делаешь, маленькая? Я ведь не каменный, хотя кое-где я каменный.
Тянется ко мне, сама прижимается. Ластится, словно котенок. Обычно я скуп на нежности,
— Глубоко ты во мне засела, — отстраняюсь немного, чтобы видеть ее лицо. Смущается, щеки вспыхивают, глаза опускает. За хорошими девочками ухаживать надо, цветы дарить, на свидания водить. Любить ее надо. Смогу?
Папаша всего лишил дочку. Не пойму его отношения к ней. Ребята сейчас землю роют, связи поднимают, чтобы прижать Серебрякова.
— Скажи, что все будет хорошо, — прячет лицо у меня на груди.
Мама учила, что врать нехорошо, но разве я могу ее расстроить? Она скрывает страх, который постоянно плещется на дне ее красивых глаз.
— Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы твоя жизнь изменилась к лучшему, — жаль, что порой желаний и усилий бывает недостаточно…
Я бы жизнь простоял, держа ее вот так. Руки приходят в движение. Не целую, пока не целую. Поглаживаю спину, плечи, щекой веду по ее волосам. От невинных ласк дохожу до предела. Тут нечему удивляться, мой двухнедельный целибат с ней в одной постели довел до того, что это теперь перманентное состояние.
Юматов, взял себя в руки и прекратил тыкаться членом в мягкий плоский животик!
— Посмущаю тебя немного, — подхватываю ее под ягодицы, ловлю губами испуганный вдох, несу к дивану. Соблазнять буду. Юна уже достаточно успокоилась.
Падаю на диван, опираясь на спинку, Юну располагаю на своих бедрах лицом к себе. Фиксирую бедра, чтобы не думала сбегать.
Удивительно, у нас не было секса, но я ее чувствую, как не ощущал ни одну женщину в своей жизни. Держать ее в своих объятиях круче, чем на международных соревнованиях положить все пули в десятку.
— Готова к разврату? — подмигиваю, не дает дотянуться до губ. Упирается ладошками в грудь.
— У тебя порочная улыбка, а взгляд такой…
— Какой? — подначиваю ее смелость.
— Что тебе даже монашка не откажет, — улыбается, довольная собой, но при этом краснеет. От контраста голову рвет.
Бля! Это сильнее меня. Представляю, как она держит член у себя во рту, облизывает головку, но при этом краснеет от смущения. Я фетишист ее смущения.
— Стас? — тянет вопросительно. — Можно спросить? — судя по тому, как тяжело она вздохнула, прежде чем обратиться, этот вопрос ее тревожит. Глаза опустила, наткнувшись на стояк, который невозможно скрыть за тонкой тканью спортивных штанов, резко вздернула лицо. Силюсь не засмеяться.
— Спрашивай, конечно.
— Ты смеешься, — пихает в плечо.
— Он не кусается, — играя бровями. Меня отпустило, словно груз с плеч свалился. Настроение игривое, состояние возбужденное, что мне еще делать? Соблазнять! — Можешь потрогать и убедиться, — в глазах загораются искорки любопытства, а щеки становятся ярче. Офигенная девочка.
— Я спросить хотела.
— Извини. Я тебя слушаю, — наверное, что-то важное для нее. Смущать я ее планирую еще долго, поэтому сейчас настраиваю себя на разговор.