Без права на покой (сборник рассказов о милиции)
Шрифт:
и чертежник. Дело с билетах осталось незаконченным...
— Тридцать лет минуло — срок давности! — Бардышев снял очки и тер их чистым платком, близоруко щурясь. — Кому сегодня захочется мелочиться?..
— Время, конечно, немалое... Дудникову было где-то за тридцать. Нога у него, помню, покалечена. И горбился, как пожилой человек. Срок получил небольшой — на свободе, вероятно. Ну а насчет мелочишки — на досуге подумайте, товарищ лейтенант...
— Виноват, товарищ майор!.. Старушка, понимаете, дышала тяжело, кахикала. Такая жалость взяла меня!.. Постойте, Евгений Васильевич!.. — Бардышев
Выпрямился Бардышев, надел очки, сокрушенно повторил:
— Билет-то с рук. Как не насторожило меня?! Кое-как усадил старушку в первый вагон...
— Как бы не пришлось, Владимир Львович, поднимать архив. Вот что. Звоните в Сызрань. Обрисуйте старушку. Попросите ребят встретить ее. По билету все данные. А лучше — фотокопию. У кого купила? Адресок ее. Да чтобы поаккуратнее — ведь пока одно озарение! Не так ли, Владимир Львович?..
— Так, товарищ майор! — Бардышев взялся за телефон. — А не лучше ли из Чапаевска? Под видом контролеров. До Сызрани управятся. Годится, Евгений Васильевич?
— Евгений-то Васильевич годится, да из-за вас гореть мне пламенем перед внуком. — Жуков сокрушенно смотрел на часы,
— Не из-за меня, Евгений Васильевич, из-за старушки, — усмехнулся Бардышев.
Нужные слова были сказаны и Чапаевску и Сызрани — результата можно было ждать с оказией в понедельник.
— Что ж, Владимир Львович, по домам или как? — Евгений Васильевич смотрел в окно. На площади горели электрические фонари. Над железнодорожными путями густые сумерки размывали верхушки решетчатых мачт.
— Полагаю, или как... — Бардышев оторвал клочок бумаги и начал катать его пальцами. — Исправляться пора — за двадцать пять перевалило.
— Вам же пока никто не поручал дело о билетах...
— Дождусь звонка из Сызрани. Честно, зацепило меня!..
Евгений Васильевич похлопал лейтенанта по сутуловатой спине:
— Не сомневайтесь! Ребята у нас проворные: на ходу подметки ваши заменят и не почувствуете!.. Вы же собирались по грибы в Шелехметь.
— Возьму заявление бригадира. Будут данные старушки, наведаюсь в архив...
— Архив беру на себя, Владимир Львович... Тьфу ты-и!.. Ну, товарищ лейтенант втянул в историю!.. — Евгений Васильевич сел на диван и вновь напомнил: — Грибы, говорю, не зачервивеют?..
— Какие грибы!.. — Бардышев досадливо махнул рукой, набирая номер телефона резерва проводников вагона. Ему ответили, что бригадир «Жигулей» в Душанбе и вернется лишь в понедельник. Потом был звонок, и Бардышев подал трубку Жукову.
— Товарищ внук, прости! Пока ложись спать, завтра рано разбужу. На первый клев попасть! Ясна задача? Ну, спокойной ночи, дружок! — Вернув трубку Бардышеву, он по-деловому закончил: — Начальства нет, Владимир Львович. Дело затевается вязкое. Советую подаваться в Шелехметь. Со свежей головой легче начинать. Айда!..
Находясь на перроне, лейтенант Бардышев не приметил стройную девушку в мятых узких джинсовых брючках и красной кофточке. Она медленно прохаживалась
— Дочка! — Женщина опустила водяной шланг, из него сочилась вода.
— Чего тебе? — Девушка поджала крашеные губы, раздраженно стряхивая капли воды, попавшие на джинсы со шланга, стыдливо озиралась.
— Как живешь, доченька? Не заходишь почему, а? — Мать отерла руки о полу затасканной тужурки, присмыкнула застиранную косынку на седоватых волосах.
— Живу... Сама-то ничего? — Девушка отыскала глазами среди суетившихся пассажиров старушку с узлами через плечо. Та семенила вдоль вагонов, заглядывая на номера, что-то спрашивала.
— Какой ничего! — Женщина бросила руки на поясницу. — Ломит до обморока...
— Как-нибудь... — Дочка прилепилась к переплетам осветительной мачты. К старушке с узлами подошел лейтенант в милицейской форме. Проводник что-то говорил им. Тонкий очкастый лейтенант размахивал руками, вертел билет под носом проводника. Потом увел пассажирку к первому вагону.
— Прибыл электропоезд со станции Сызрань! — объявили по радиосвязи.
Девушка стремительно нырнула в толпу и скрылась в тоннеле. Вскоре ее красная кофточка мелькнула на троллейбусной остановке.
Утром того же дня — солнце еще только коснулось верхушек домов — возле общежития завода железобетонных изделий на скамейке под тополями сидел Семен Гераськин. На него поглядывали с интересом. Спортивный костюм в светлую полоску, кепчонка с коротким козырьком, ботинки на высоком каблуке... А ребята выходили в брезентовых робах, крепких сапогах, с касками, в подшлемниках. Семен же расценивал любопытство как признак своей известности: ударник из модного в городе ВИА! И кафе «Чайка», где он играет в этом вокально- инструментальном ансамбле, считается особо престижным — артистическое!.. Воспоминание о «Чайке» всегда вызывает у Семена усмешку: построено оно на месте киоска, где они с Фимкой засыпались!
Солуянова он едва признал. Травяного цвета роба, тяжелые ботинки. Косолапил, как медведь, среди рабочих. Он отозвал его. Пошли рядом.
— Живется-можется? — спросил Семен. Щелкнул зажигалкой и прикурил тонкую сигарету.
— Обхождение — по первому классу. И все такое прочее. Удружил!..
— Цени! Ну а на хлеб-масло дают?
— Лопатить надо. Перекурим, тачки смажем, трап наладим — и домой! Слыхал про такое? Не работа — принудиловка! Совесть во мне кипит!
— А тебя, Фимка, перековали! — удивленно протянул Семен. — На побочный заработок не тянет? Тут — на хлеб, там — на масло.
— И окно в клетку! Здравствуй, параша!.. Эх ты, Чабан!..
— Ну, лады. Будь святым, Фимка. Помоги в одном деле. Друг собрался в Ташкент. Прямых не оказалось, взял билет до Москвы, а оттуда — самолетом. Бог полагает, черт располагает. Телеграмма: мать в деревне при смерти!.. Загони билет, будь молотком! Мне на сыгровку — никак не могу сам.
— Велико дело! — Фимка цвиркнул слюну сквозь редкие зубы, положил билет в карман. — За расчетом сам придешь? Давай! До встречи, Сень!..
«Чего в такую даль перся? — запоздало удивился Фимка. — У Томки же вокзал под боком!». Собрался спросить, но Семен уж скрылся за домами.