Без права на покой (сборник рассказов о милиции)

Кондратов Эдуард Михайлович

— Я?!

— Представьте... Нет, не тем, что посадили. Это ваша служба, я не в претензии. Но вы ударили меня пострашнее, пожалуй, чем в солнечное сплетение.

Хлебников удивленно воззрился на него.

— Час от часу не легче! Сроду запрещенные удары не практиковал.

— Да? — саркастически усмехнулся Чубаров. — А кто пустил ко мне Таню?

Саша смотрел на Чубарова тяжелым взглядом.

— Но чего же здесь запрещенного? Она просила о свидании. Я знаю, что она девушка безупречной честности.

—

Откуда? — перебил Чубаров.

— Это видно, Михаил Дмитриевич, — убежденно ска­зал Хлебников. — Поверьте уж мне: это всегда видно.

— Спасибо, Иван Николаевич, — сказал Чубаров. — За Таню — спасибо!

Он попытался выговорить это как можно беспечнее, но это у него не получилось, и он отвернулся.

— Ничего противозаконного она вам не принесет. Почему же мне было не разрешить ей свидание?

Чубаров, сощурившись, поглядел на подполковника, покачал головой.

— Полно вам, Иван Николаевич. И вы не знали, к каким последствиям это приведет? Вы не подумали о том, как я погляжу ей в глаза сейчас, когда она знает правду? Бросьте! — резко заключил Чубаров, махнув рукой.

Хлебников молча разминал в пальцах сигарету. Затем негромко сказал:

— Она очень хотела вас видеть, Михаил Дмитриевич.

Тот вдруг вскочил как подброшенный.

— А я что, не хотел?! Да я... жил для нее, я оберегал ее от всяческой грязи... я дышал ею! Как вы не понимаете?!

— Почему же... — пожал плечами Хлебников.

— А она подошла ко мне и сказала: «Как же ты мог предать меня, папа?» Вот и покатились в тартарары и мои максимумы и минимумы! Дайте же мне хоть подохнуть по- человечески, да побыстрее, если у вас есть хоть капля добра!

— Рано вам еще помирать, Михаил Дмитриевич! — вдруг сурово сказал подполковник. — Вам предстоит еще одна неприятная процедура...

— А-а, — отмахнулся Чубаров. — Все остальное — семечки!

— Как сказать... — спокойно возразил Хлебников. — Вам придется еще раз предать Таню.

Чубаров, стиснув кулаки, повернулся к подполковнику. В глазах его плескалось бешенство.

— Вы! Вы!

Внезапно -лицо его сморщилось, он сразу сник, бессильно опустился на стул.

— Вон вы, оказывается, какой, — с горечью сказал он. — Ну и ну!

— Подождите меня презирать, — холодно проговорил Хлебников. — Я это как-нибудь переживу, тем более что не чувствую себя виноватым. Я хочу знать одно: что означает эта записка?

Он небрежно бросил Чубарову листок. Тот вяло, без интереса взял его, начал читать и тут же весь подобрался, насторожился.

— Где вы ее взяли?

— Один из ваших друзей пытался передать ее вам через Таню. А она отдала ее нам.

— Напрасно. Надо было просто сжечь.

Он вдруг поднял глаза на Хлебникова.

— Вы поняли содержание?

Хлебников пожал плечами.

—

В общих чертах. Прежде всего я понял, что это гнусная спекуляция на святых всем нам понятиях.

Чубаров, слегка усмехнувшись, промолчал.

— Во-вторых, я не поленился перечитать «Сын артиллериста» и сообразил, что вам предлагают принять огонь на себя.

Чубаров снова молчал.

— И в-третьих, — тем же ровным тоном продолжал Хлебников. — Нетрудно понять, что угрожают распра­виться с Таней, если вы не дорожите своей жизнью.

Чубаров усмехнулся.

— Чего ж вам еще надо? Ну, добавлю, что обещают вызволить, если буду молчать, как партизан на допросе. Потому и партизанский привет.

Он бросил на стол записку.

— Но вы промахнулись тут, Иван Николаевич. Не надо было мне показывать эту писульку. Вы же сами понимаете: теперь-то вы из меня ни одного слова клещами не вытащите. Впрочем, они напрасно рискнули: мне все было ясно и без записки.

— Михаил Дмитриевич! — спокойно сказал Хлебни­ков. — В разговоре со мной вы все время исходите из того, что я веду игру. Надо полагать, в данном случае вы сочли ее неудачной. И слово «предательство», по вашему мнению, я употребил опрометчиво, в прямо противопо­ложном смысле. Так?

— Хорошо, что вы это понимаете, — вежливо сказал Чубаров, снова усмехаясь.

— А не можете ли вы на минуточку представить, что я совсем не играю, а действительно озабочен судьбой вашей дочери?

— Трудно, — насмешливо сказал Чубаров. — Это что — из альтруистических соображений?

— А я вам сейчас объясню, Михаил Дмитриевич. Мы уже знаем многих ваших... «ближних», как вы изволили выразиться.

Чубаров тревожно уставился на него.

— Не верите? Знаем Гнедых, Дмитрова, Строкатова... Знаем про вашу затею.

Чубаров, не отрываясь, глядел на него.

— Вы понимаете, у нас достаточно материала, чтобы немедленно арестовать их. Но всех ли мы знаем, вот вопрос. И не сочтут ли оставшиеся, что это дело ваших рук? Как же нам быть? Не трогать их, что ли? Или опубликовать в газетах, что вы тут ни при чем, что мы без вас обошлись? Только они ведь и это сочтут уловкой.

— Шантажируете? — стиснув зубы, глухо спросил Чубаров.

— Нет, Михаил Дмитриевич! — серьезно сказал Хлеб­ников. — Просто хочу посадить их всех! Потому что, честно говоря, оставлять таких на свободе и в самом деле опасно. И в первую очередь для Тани.

На этот раз Чубаров молчал долго. Потом он обернулся к подполковнику.

— Спрашивайте...

— Почему вы угнали экспресс?

— За мной должен был заехать Орбелиани. Он не заехал.

— Почему?

— Очевидно, усомнился во мне, я действительно не знаю, как бы повел себя в последнюю минуту. Мог поступить и наоборот.