Без права на покой (сборник рассказов о милиции)
Шрифт:
Не прекращая писать и не поднимая головы, подполковник заметил:
— Вдвоем объясняться с девушкой не ходят. Куда ж они могли податься сейчас, а? — привычным движением потирая виски, продолжал он, уже ни к кому не обращаясь.
— Задержим? — спокойно спросил Хмелевский, только что наводивший справку о съемочной группе. — Такси двадцать семь — семнадцать.
— Да надо бы, надо бы... — согласился Хлебников, не отводя глаз от пришедших санитаров и Саши Антонова, которые укладывали Геннадия на носилки.
— Осторожней, пожалуйста, — сердито вмешался врач, увидев, что один из санитаров
— Доктор, — неожиданно громко спросил подполковник, — когда он придет в себя?
Тот неопределенно пожал плечами.
— Думаю, что сразу, как доставим в санчасть. Но очень-то спешить не стоит.
— Нет, нет, — с досадой перебил Хлебников. — А если бы само собой, без вашей помощи?
Врач задумался.
— Очень сильная доза. Через два-три часа. Организм у него крепкий.
— Спасибо, доктор, больше вопросов нет. — Он повернулся к Хмелевскому: — Ясно? Стало быть, они считают, что через два-три часа Геннадий им будет не опасен. Так получается?
Хмелевский нахмурился.
— Очевидно, так.
— И умчались в такси, — продолжал Хлебников.
Саша высказал догадку:
— В аэропорт.
Хлебников встал из-за стола.
— Товарищи! — обратился он ко всем, находящимся в комнате. — Положение серьезное. Похоже, что преступники решились на последний шаг...
А Хмелевский тем временем уже диктовал в телефонную трубку:
— Дежурный? Хмелевский говорит. Записывай: всем постам ГАИ! Всем мотопатрульным и постовым службам! Такси двадцать семь — семнадцать. Предположительно — направляется в сторону аэропорта... Подлежит немедленному задержанию!...
...А через две-три минуты сообщение Хмелевского уже слушали в милицейских машинах, несущихся по городу, мотопатрульные в круглых касках, регулировщики на перекрестках. Слушали с возрастающей тревогой и двое патрульных ГАИ, стоявшие со своим мотоциклом около указателя «Аэропорт».
«...В машине — двое пассажиров. Один — Орбелиани Георгий Георгиевич, директор ателье «Экстра». Другой — Гнедых Аркадий Семенович, кинорежиссер научно-исследовательского института. Возможны и другие. Сообщаю приметы...»
— Они! — словно очнувшись, взволнованно закричал молодой милиционер.
— Точно! — сквозь зубы выдавил старшина, уже запуская мотор. Мотоцикл рванулся на шоссе и помчался в сторону аэропорта.
...Сообщение поста ГАИ на участке поселок — аэропорт дежурный тотчас же передал Хлебникову. «Такси 27—17 проследовало с превышением скорости мимо указателя минут 15 назад. Направляется к рейсу 13—14 на Ашхабад. Один из двух пассажиров — кинорежиссер Гнедых. Ведется преследование».
— Опергруппу в аэропорт! — скомандовал Хлебников. — Старший... — Он сделал паузу, и Саша рванулся вперед:
— Пустите меня, товарищ подполковник.
— Может быть, вы? — спросил подполковник Хмелевского. Тот коротко кивнул.
— Нельзя горячиться, Саша, — сказал Хлебников смертельно разобиженному парню. — Езжайте, я буду чуть позже — надо связаться с аэропортом.
Как ни спешила опергруппа Хмелевского, как ни бешено мчались две милицейские желто-синие машины, все-таки по всему
Вот почему подполковник Хлебников, приняв во внимание возможность самых неожиданных дорожных «пробок», на всякий случай позвонил по телефону: предупредил о готовящейся операции руководство аэропорта, проинструктировал отделение транспортной милиции, оберегающее там порядок.
Словом, когда лихой Сенечка подкатил на своей машине 27—17 к зданию аэровокзала, предприятие Гнедых — Орбелиани уже можно было считать провалившимся. Но, разумеется, оба вожака преступной группы этого не знали и потому появились перед своими «мальчиками» в обычном респектабельном виде. Правда, респектабельность эта носила чисто внешний характер. Орбелиани начал откровенно трусить еще в машине и потом, выбравшись из нее, так явственно проявил признаки страха, что Гнедых злобно зашипел на него:
— Перестаньте праздновать труса, князь! Стыдно!
Орбелиани пытался взять себя в руки, но это ему никак не удавалось: все тело обмякло, правая нога, еще в детстве подпорченная костным туберкулезом, сейчас вообще не разгибалась. Гнедых, недовольно скосив глаза, поморщился, но говорить что-либо уже было некогда — они выходили из здания аэровокзала и сразу оказались около своих.
— Ну, как успехи, детки? — преувеличенно бодро спросил Гнедых, обращаясь одновременно к Бутурлину и Строкатову.
— Все в ажуре! — радостно выпалил Костя, довольный тем, что может первым передать шефу такое приятное известие.
— Порядок! — мрачно изрек Бутурлин, не отрывая глаз от летного поля.
Сообщение и впрямь сильно подбодрило Орбелиани.
— Что ж мы тогда стоим? — засуетился он. — Пошли?
— Куда? — вдруг резко повернулся к нему Бутурлин.
— То есть, как куда? На посадку.
— Да? — скривил губы Бутурлин. — Вы что, ослепли?
Георгий Георгиевич .растерянно оглянулся. Действительно, пассажиры толпой сгрудились около запертых дверей выхода на летное поле и, судя по недовольному гулу, выражали крайнее нетерпение. Гнедых взглянул на часы. Через десять минут самолет уже должен быть в воздухе, а...
Бутурлин понял тревогу шефа.
— То-то и оно! — заметил он. — А между тем, посадку еще даже не объявляли! И вообще...
— Что вообще? — неожиданно вскипел Орбелиани. — Что вы все каркаете, Петр Степанович! Может, неисправность в самолете какая, может, заправить не сумели вовремя... Мало ли что бывает. А вы сразу панику разводить!
— Сами вы поменьше паникуйте, князь! — посоветовал Гнедых. — А это что такое, Петр Степанович? — он кивнул на милиционеров, выстроившихся вдоль ограды. — Это что, обычно?