Без семьи

Мало Гектор Анри

Должно быть, дедушка сообразил, что Маттиа переводит мне его слова, потому что, когда тот кончил, он сделал рукой такой жест, как будто засовывал что-то в карман, и подмигнул нам.

— Пойдем, — сказал я Маттиа.

Часа два или три мы ходили по соседним улицам, не решаясь отойти далеко от двора, чтобы не заблудиться.

Наконец, мы снова очутились около нашего двора и вошли в дом. Мать сидела неподвижно, опустив голову на стол.

Думая, что она больна, я подбежал к ней и обнял ее. Она приподняла голову, взглянула на меня мутными глазами, как будто не узнавая меня. Я почувствовал

сильный запах водки.

— Джин, — сказал дедушка. Он, захихикав, взглянул на меня и прибавил еще несколько слов, которых я не понял. С минуту стоял я неподвижно, совершенно ошеломленный, а потом взглянул на Маттиа и сделал ему знак. Мы снова вышли.

Долго шли мы рука об руку, не говоря ни слова, пока не очутились в громадном парке. Тут нам было удобно поговорить.

— Тебе нужно уходить отсюда, Маттиа, — сказал я. — Уезжай назад во Францию.

— Я не покину тебя, нет, никогда!

— Я знал, что ты так ответишь мне, но нам нужно расстаться. Уезжай во Францию, в Италию, куда хочешь, но не оставайся в Англии.

— А ты?

— Я должен остаться с моими родителями, — ответил я. — Ведь я обязан жить с ними. Возьми себе все оставшиеся у нас деньги и уезжай.

— Полно, Рене! Уж если кому нужно уезжать, так не мне, а тебе.

— Почему?

— Потому что…

Он не окончил и отвернулся.

— Маттиа, скажи мне правду! Ты не спал ночью? Ты видел все? — спросил я.

— Я не спал, — прошептал он.

— Что же ты видел?

— Все!

— И ты понял?

— Да. Твоему отцу приносили краденый товар. Он был недоволен тем, что эти люди зашли с улицы и стучались в дверь не дома, а сарая, но они ответили, что не могли войти со двора, так как за ними следили полицейские.

— Ну, так ты понимаешь теперь, что тебе нужно уезжать! — сказал я.

— Если уеду я, то уезжай и ты. Тебе так же не хорошо оставаться здесь, как и мне.

И я закрыл руками лицо, вспыхнувшее от стыда.

— Если ты боишься за меня, то я, с своей стороны, боюсь за тебя, — продолжал Маттиа. — А потому я и говорю тебе: уедем вместе во Францию, к матушке Барберен и твоим друзьям.

— Это невозможно. Ты не обязан оставаться у моих родителей, а я должен жить, с ними.

— Твои родители? Этот парализованный старик — твои дедушка? Эта пьяная женщина — твоя мать?

— Довольно, Маттиа! — воскликнул я, вскочив с места. — Вспомни, что ты говоришь про моего дедушку, про мою мать!

— Он тебе не дедушка, а она тебе не мать!

— Разве ты не слыхал, что рассказывал отец?

— Его рассказ ничего не доказывает. У Дрискалей похитили ребенка и также полугодового. Они разыскивали его и им кажется, что они его нашли, — вот и все.

— Ты забываешь, что их ребенка подкинули на улице Бретель и в тот же самый день, как меня.

— Что же из этого? Разве не могли подкинуть на улице Бретель двух детей в один и тот же день? Полицейский комиссар мог ошибиться и послать Дрискаля к Барберену, а те к кому-нибудь другому. Во всем этом нет ничего невозможного. Кроме того, ты совсем не похож ни на кого из твоей семьи. Все они белокурые, и между тобою и ими нет ни малейшего сходства. Кажется мне странным еще то, что люди небогатые могли истратить

столько денег на розыски ребенка. По-моему, ты совсем не Дрискаль, и тебе не следует оставаться с ними. А если ты все-таки захочешь остаться здесь, то останусь и я…

Итак, несмотря на все мои старания, мне не удалось уговорить Маттиа.

ГЛАВА 26

Тюрьма и суд

Когда мы вернулись с прогулки, вся семья уже была в сборе. Отец предложил нам сесть к камину и рассказать подробно, как мы жили и как мы зарабатывали хлеб.

Не удовлетворившись нашим рассказом, он заставил нас показать свое искусство. Мне пришлось сыграть на арфе и спеть несколько песен, а Маттиа играл на скрипке. По-видимому, отец остался доволен.

— А что делает Капи? — спросил он, — не может быть, чтобы вы из одного удовольствия таскали с собой собаку. Наверное, и он зарабатывает себе хлеб!

— Мне хотелось похвастать своим Капи, и я велел ему показать свое искусство. Он, как всегда, был великолепен и привел в восторг детей.

— Да ведь эта собака — клад! — воскликнул отец.

Я расхваливал Капи и сказал, что его очень легко научить чему угодно.

Отец перевел мои слова по-английски и прибавил что-то, чего я не понял, но чему все засмеялись, а дедушка подмигнул и назвал Капи «молодцом».

— Теперь мне нужно знать, — снова начал отец, — желает ли Маттиа остаться у нас и быть с нами.

— Да, я хочу остаться с Рене, — ответил Маттиа.

— Тогда мне нужно объяснить вам кое-что. Мы люди небогатые и работаем все. Летом мы ездим по Англии и Шотландии и дети разносят товар по домам, но зимою у нас мало дела. Итак, зимою вы станете ходить по улицам и зарабатывать деньги пением и музыкой. А Аллен будет ходить с Капи.

— Капи слушается только меня, — поспешил сказать я. Мне не хотелось разлучаться с ним.

— Он научится слушаться и их, — возразил отец, — если вы будете, ходить порознь, то заработаете больше денег.

Я промолчал. Но мне было очень тяжело при мысли, что придется расстаться с Капи.

Потянулись дни, необыкновенно похожие один на другой. Мы ходили по улицам и давали представления, то в одном квартале, то в другом, а Аллен брал с собой Капи. Но однажды отец сказал, чтобы мы взяли Капи с собою, так как Аллену нужно остаться дома. Нам это было, конечно, очень приятно, и мы решили употребить все силы, чтобы набрать побольше денег.

К несчастью, в этот день была дурная погода. Небо было сплошь покрыто тучами, а улицы окутаны таким густым туманом, что в нескольких шагах нельзя было разобрать ничего. В такую погоду нечего было надеяться на хороший сбор.

Мы быстро шли и, наконец, добрались до широкой улицы, на которой жили богатые люди и было много великолепных магазинов. Вдруг я заметил, что Капи, шедший все время за мной, исчез.

Мы остановились, и я тихонько свистнул. Прошло несколько минут. Я уже начинал тревожиться, когда Капи, наконец, подбежал к нам, держа в зубах пару чулок. Поднявшись на задние лапы, он с гордым видом протянул мне чулки, вполне уверенный, что заслужил похвалу. Я стоял совсем ошеломленный, но Маттиа взял чулки и потащил меня за собою.