Без семьи

Мало Гектор Анри

— Который из вас Рене? — спросил по-французски мужчина, сидевший за столом.

— Это я, — ответил я, выступив вперед.

— Поцелуй же своего отца, мой мальчик!

Когда я думал о свидании с родными, мне всегда казалось, что я буду очень счастлив, увидав их. Но теперь я не чувствовал никакой радости. Несмотря на это, я все-таки подошел к отцу и поцеловал его.

— А вот это твой дедушка, твоя мать, братья и сестры, — сказал он, показывая на них.

Я прежде всего подошел к матери. Она нагнулась, чтобы я мог ее поцеловать, но сама не поцеловала меня и сказала мне только несколько слов, которых я не понял.

Здороваясь со своими родными, я в душе досадовал на себя, что

не испытывал ни малейшей радости.

— А это кто? — спросил мой отец, показывая на Маттиа.

Я рассказал ему о судьбе Маттиа и о том, как мы дружны и как любим друг друга.

— А почему же не приехал Барберен? — спросил отец.

Я объяснил, что Барберен умер и что это было большим горем для меня, так как, приехав в Париж, я не знал, как отыскать родных.

— Ты не говоришь по-английски? — последовал новый вопрос.

— Нет, я говорю только по-французски и по-итальянски. Итальянскому языку научил меня хозяин, которому отдал меня Барберен.

— Витали?

— Разве вы слышали про него?

— Да, от Барберена, когда приезжал во Францию разыскивать тебя. Тебе, может быть, интересно узнать, почему мы не искали тебя в продолжение тринадцати лет, а потом вдруг обратились к Барберену?

— Да, конечно, очень интересно.

— Так садись к камину, и я расскажу тебе. Ты наш старший сын, — начал отец, — и родился через год после нашей свадьбы. Одна молодая девушка, рассчитывавшая, что я женюсь на ней, была очень недовольна, что я выбрал не ее, а твою мать, и захотела отомстить мне. Когда тебе было полгода, она похитила тебя, увезла, во Францию, в Париж, и подкинула на улице. Мы делали все возможное, чтобы разыскать тебя, но, наконец, принуждены были отказаться от розысков и сочли тебя умершим. Три месяца тому назад эта девушка опасно заболела и перед смертью рассказала все. Я тотчас же поехал в Париж и отправился к полицейскому комиссару той части города, где тебя подкинули. От него я узнал, что каменщик Барберен из Шаванона взял тебя на воспитание. Я поехал к нему. Он сказал мне, что отдал тебя странствующему музыканту Витали, с которым ты и переходишь с места на место. Так как я не мог остаться во Франция, то дал Барберену денег, поручил ему разыскивать Витали и просил его уведомить контору Грета и Галлея в случае, если ему удастся найти тебя. Своего адреса я дать ему не мог, потому что мы живем в Лондоне только зимою. Летом мы разъезжаем с товаром по Англии и по Шотландии. Вот почему ты ничего не слыхал о нас в течение тринадцати лет и только теперь мог, наконец, вернуться в свою семью. Я вижу, что ты немного стесняешься, потому что не знаешь нас и даже не понимаешь нашего языка, но я уверен, что ты скоро привыкнешь.

В то время, как я слушал рассказ отца, мать накрыла на стол и поставила на него блюдо с большим куском жареного мяса, обложенного картофелем.

— Вы, наверное, голодны, — сказал отец, обращаясь ко мне и к Маттиа. — Садитесь, сейчас будем ужинать!

Он придвинул кресло старика к столу, сел сам и роздал всем по толстому ломтю мяса с картофелем. Я думал, что после ужина мы посидим все вместе около камина. Но отец сказал, чтобы мы ложились спать, так как к нему должны притти друзья.

Ом взял свечу и провел нас в прилегавший к дому сарай. Там стояли две большие фуры, в которых обыкновенно развозят товар. Он отворил дверцу одной из них, и мы увидели две приготовленные для нас постели.

— Ложитесь скорее, — сказал отец. — Спокойной ночи!

Уходя, отец унес свечу и запер за собою дверь фуры. Приходилось ложиться. Я долго не мог заснуть. Какой-то смутный страх мало-помалу овладел мною. Я и сам не знал, чего боялся. Так прошло несколько часов. Вдруг я услышал стук в дверь сарая, и через минуту

слабый свет проник в нашу фуру из окна, проделанного в стенке.

Я не заметил этого окна раньше, потому что оно было задернуто занавеской. Половина этого окна была около постели Маттиа, другая половина — около моей. Не желая, чтобы Кали разбудил весь дом, я велел ему молчать и заглянул в окно.

Мой отец, держа в руке фонарь, тихо вошел в сарай, осторожно отворил выходившую на улицу дверь и, впустив двух каких-то мужчин с большими тюками на спине, приложил палец к губам и показал на фуру, в которой мы лежали. Он, очевидно, предупреждал их, чтобы они не шумели и не разбудили нас. Такая заботливость с его стороны тронула меня.

Отец помог вошедшим людям снять тюки, а затем ушел и через несколько минут вернулся с матерью. Во время его отсутствия незнакомцы развязали тюки. В одном были куски материи, в другом — разные вязаные изделия. Отец брал каждую вещь, внимательно осматривал ее при свете фонаря и передавал матери, которая срезывала ножницами пломбы и клала их в карман. Это показалось мне странным.

Рассматривая вещи, отец тихо говорил с незнакомцем. Они как-будто боялись чего-то, и я слышал, как они несколько раз произносили слово «полицейский». Когда весь товар был внимательно осмотрен, они отправились в дом.

^{«Он, очевидно, предупреждал их, чтобы они не шумели и не разбудили нас».}

Я старался дать себе отчет в виденном. Почему эти люди вошли с улицы, а не со двора, почему говорили они шёпотом, упоминая полицию и, как будто, боялись чего-то? Почему мать обрезывала пломбы с купленных вещей?

Я старался отогнать от себя эти мысли, но это не удавалось мне. Через несколько времени сарай снова осветился, и я заглянул в окно. Отец и мать были теперь одни. Мать торопливо увязывала вещи в два тюка, а отец подметал один угол сарая, где было навалено много песку и соломы. Под этим мусором оказалась дверь в подвал. Отец, взвалив один тюк на спину, спустился с ним вниз, а потом вернулся за другим и тоже отнес его в подвал. Мать стояла с фонарем и светила ему. Спрятав тюки, отец снова взял метлу и ушел из сарая вместе с матерью.

В ту минуту, когда они уходили, мне послышался шорох и показалось, что Маттиа ложится в постель.

Неужели и он видел, что происходило здесь? Я не решился спросить у него.

Так прошла вся ночь. И только когда наступило утро, я забылся тяжелым, тревожным сном.

Я проснулся, когда щелкнул замок, и дверцы нашей фуры отворились.

Нужно было итти в дом. Ни отца, ни матери там не оказалось. Дедушка сидел в своем кресле перед камином, как будто со вчерашнего дня не трогался с места. Моя сестра, Анни, вытирала стол, а брат, Аллеи, подметал комнату. Я подошел к ним, чтобы поздороваться, но они продолжали свое дело, не обращая на меня никакого внимания.

Я хотел пожать руку дедушке, но когда я проходил к нему, он, как и накануне, плюнул в мою сторону, и я отошел.

— Спроси, пожалуйста, — сказал я Маттиа, — где мои отец и мать.

Маттиа исполнил мою просьбу и получил от дедушки ответ, что отец ушел на целый день, мать спит, а мы можем итти гулять.

— Только это? — спросил я. — Он говорил как будто бы что-то еще.

Маттиа нерешительно взглянул на меня.

— Не знаю, хорошо ли я понял, — ответил он. — Мне показалось, что он сказал, чтобы мы, гуляя по улицам, не зевали; что дураки для того и существуют, чтобы их обирать.