Без семьи
Шрифт:
Долго продолжался торг. Крестьянин спускал цену понемногу, а ветеринар понемногу прибавлял. Наконец, они сошлись на двухстах десяти франках.
Корова стала нашей собственностью. Мы отвели ее в конюшню и, привязав ее множеством узлов, разошлись в разные стороны, чтобы заработать немного денег и пополнить нашу опустевшую кассу. Вечером оказалось, что Маттиа набрал четыре франка с лишним, а я — три.
Мы пришли в такой восторг, что отправились к нашей корове и начали целовать ее. Это, по-видимому,
— Каково? Она целуется! — в восторге воскликнул Маттиа.
Привязав к рогам коровы длинный повод, мы вышли из Усселя, направляясь в Шаванон.
До деревни было недалеко, однако, не доходя до нее, мы все-таки сделали привал, чтобы позавтракать и, главное, попасти нашу корову. Сначала я держал ее за веревку, но она была так спокойна и так усердно щипала траву, что я закинул веревку ей за рога и принялся за хлеб. Мы успели хорошенько позавтракать и затем поиграли еще в пятнашки, а корова все еще продолжала щипать траву.
— Знаешь, — предложил Маттиа, — я хочу доставить нашей корове удовольствие и поиграю ей немного на трубе.
Сказав это, он взял трубу и заиграл. При первых же звуках корова подняла голову, а потом, прежде, чем я успел схватить ее за веревку, побежала со всех ног. Мы кинулись за ней.
Так добежали мы до деревни. Корова все-таки порядочно перегнала нас, но так как дорога шла прямо, то мы видели, как несколько человек загородило ей дорогу и схватило ее.
Теперь мы могли, наконец, передохнуть. Спешить было уж некуда. Корову остановили и отдадут ее нам, когда мы придем.
Около коровы начал собираться народ, и когда мы подошли, кругом стояло уже человек двадцать мужчин, женщин и детей. Мне, казалось, будет достаточно сказать, что это наша корова, и нам сейчас же отдадут ее.
Однако, вышло не так. Нас окружили и закидали вопросами: — кто мы? — куда идем? — где взяли эту корову?
Мы ответили на все эти вопросы, но это не убедило крестьян.
— Их следовало бы посадить в тюрьму до тех пор, пока выяснится дело, — сказал один из них. — Кто знает, может быть, они украли эту корову.
Я так боялся тюрьмы, что когда упомянули о ней, то побледнел и задрожал всем телом.
Подошедший незадолго перед тем полицейский подозрительно взглянул на меня.
— Да, дело нечисто, — сказал он. — До поры до времени корову нужно задержать, а их отвести в тюрьму.
Он повел нас, и толпа народа последовала за нами, осыпая нас угрозами и насмешками.
Нас привели в камеру и заперли. Мы очутились в ужасном положении. Сколько времени продержат нас?
— Это я виноват! — воскликнул Маттиа и горько заплакал.
Мне пришлось утешать его. Нас, наверное, скоро выпустят. Мы не сделали ничего дурного и можем
Но Маттиа продолжал плакать. Так прошло несколько часов. У нас становилось все тяжелее на сердце. Я старался успокоить Маттиа и говорил ему, что скоро нас, наверное, будут допрашивать. Наконец, задвижки с грохотом отодвинулись, дверь отворилась и вошел какой-то старик с седыми волосами.
— Встаньте и отвечайте мировому судье, — сказал тюремный сторож…
— Хорошо, хорошо, можете итти, — сказал ему судья, махнув рукою. — Я расспрошу вот этого мальчика, — он показал на меня, — а другого уведите. Я допрошу его потом.
— Вас обвиняют в том, что вы украли корову, — начал судья, пристально глядя мне в глаза.
Я объяснил ему, что мы купили корову на ярмарке, в Усселе, и назвал ветеринара, который помогал нам при этой покупке.
— Это будет проверено, — сказал судья.
— И тогда вы увидите, что мы не виноваты.
— А зачем купили вы корову?
— Мы хотели отвести ее в Шаванон и подарить одной женщине. Она выкормила меня, заботилась обо мне, и я очень люблю ее.
— Как зовут эту женщину?
— Матушка Барберен.
— Это жена каменщика, который работал в Париже и получил там увечье?
— Да.
— Так, значит, ты тот мальчик, который жил у нее?
— Да.
— Я слышал о тебе. Не бойся. Если ветеринар скажет, что он помогал вам покупать корову, то вас выпустят.
— А жива матушка Барберен? — не удержавшись, спросил я.
— Жива.
— И муж ее здесь?
— Нет, он в Париже..
Судья ушел и через несколько времени вернулся с Маттиа.
— Я справлюсь в Усселе, — сказал он, — и если все, что вы говорили — правда, то вам можно уйти завтра же.
— А наша корова? — спросил Маттиа.
— Вам отдадут ее.
— Нет, я хотел спросить не это. Кто же ее накормит? Кто подоит?
— Не беспокойся, все будет сделано, — сказал судья.
— А если нашу корову подоят, — сказал Маттиа, — то нельзя ли будет нам дать молока? Оно пойдет нам на ужин.
Как только судья ушел, я объявил Маттиа две великолепные новости, которые заставили нас забыть о тюрьме: матушка Барберен жива, а муж ее в Париже.
Через некоторое время сторож принес нам большой кувшин молока из-под нашей коровы. Но не одно только молоко было у нас за ужином. Судья прислал нам, кроме того, большой белый хлеб и кусок холодной телятины. Мы поужинали и крепко заснули в нашей камере.
В восемь часов утра дверь отворилась, и в камеру вошел мировой судья с нашим другом-ветеринаром, который приехал нарочно для того, чтобы оправдать нас. Через несколько минут мы были уже свободны.