Без семьи

Мало Гектор Анри

— Так ты знаешь, что он в Париже?

— Знаю.

— А знаешь, зачем он пошел туда?

— Нет.

— Он пошел для тебя.

Матушка Барберен хотела сказать что-то, но, взглянув на Маттиа, остановилась, не зная, можно ли говорить при нем.

— При Маттиа ты можешь говорить все, — воскликнул я. — Ведь ты знаешь, что мы дружны, как братья.

— Это длинная история, — сказала матушка Барберен. — Я лучше расскажу потом, теперь нужно ставить тесто.

Когда тесто стало подниматься, я накрыл на стол и пошел по воду. Когда

я вернулся, матушка Барберен уж мыла и вытирала сковородку.

Потом она поставила ее на горячие уголья и, когда она разогрелась, положила на нее кусок масла.

Первый блин я подал Маттиа, и он быстро съел его, обжигая себе руки, рот и горло, но не обращая на это ни малейшего внимания.

— Ах, как вкусно! — с трудом проговорил он, набив себе рот.

Второй блин достался мне. Я так же, как и Маттиа, не обращал внимания на то, что обжигаюсь.

Маттиа протянул тарелку за третьим блином, но Капи завизжал, требуя свою долю. И ему дали блин: ведь и он помогал набирать деньги на корову. Когда мы, наконец, наелись, матушка Барберен напекла блинов для себя и с удовольствием принялась за них.

Маттиа, думая, должно быть, что у нас есть о чем поговорить наедине и не желая мешать нам, сказал, что отведет Рыжулю на двор и побудет с нею. Мы остались одни.

— Объясни же мне, — сказал я, — зачем Барберен ушел в Париж и при чем тут я?

— Твои родные ищут тебя, — ответила матушка Барберен.

— Мои родные?

— Да, мой маленький Рене. — Раз, когда! я была в чулане, к нам вошел какой-то незнакомец. Барберен был дома. «Вас зовут Барберен?» — спросил этот человек. «Да», — ответил Жером. «Это вы нашли ребенка в Париже, на улице Бретель, и взяли его к себе?» — «Да». — «Где же этот ребенок теперь?» — «А вам на что знать?» — спросил Жером.

Я внимательно слушал этот рассказ, не спуская глаз с матушки Барберен.

— Ты знаешь, — продолжала она, — что из чулана слышно все, что говорят здесь, но когда я вздумала подойти к самой двери, чтобы было еще слышнее, то нечаянно наступила на сухую ветку, и она хрустнула у меня под ногою. «Тут кто-то есть», — сказал незнакомец. Оба они вышли, а часа через три Жером вернулся один. Я стала расспрашивать его, но он сказал только, что не этот человек твой отец, но что он разыскивает тебя по поручению твоей семьи.

— А какая у меня семья? — Есть у меня мать, отец?

— Я спрашивала об этом у Жерома, но он ответил, что не знает. Потом он сказал, что отправится в Париж, чтобы разыскать твоего хозяина, который оставил ему адрес своего знакомого, Гарофоли, живущего на улице Лурсин. Запомни хорошенько это имя и адрес.

— Я знаю их. А после того, как Барберен ушел в Париж, ты не получала от него никаких известий?

— Никаких, он, должно быть, все еще ищет тебя… Мы поздно легли в этот вечер спать, но я все же долго не мог уснуть. Мысль о том, что меня разыскивают родные, не давала мне возможности успокоиться.

Как мне найти их? Только Барберен

мог бы мне указать это. Но Барберен в Париже, и неизвестно, когда он вернется. Значит, мне необходимо снова вернуться как можно скорее, в Париж.

Долго думал я о своей будущей семье, о матушке Барберен и об ее муже, а лотом все перепуталось у меня в голове, и я уснул.

Утром, когда мы все сидели около очага, где кипятилось на угольях молоко нашей коровы, я рассказал, о чем думал ночью.

— Тебе, конечно, нужно итти в Париж и как можно скорее, — сказала матушка Барберен. — Родные ищут тебя, и не нужно заставлять их ждать.

Тяжело мне было, расставаться с матушкой Барберен. Долго обнимал и целовал я ее, обещая скоро вернуться, приехать к ней с моими родными. Мы простились и с нашей милой коровой. Маттиа раз десять поцеловал ее, и она каждый раз лизала его за это.

А затем мы снова очутились на большой дороге. Капи бежал впереди, мы шли за ним, и я невольно ускорил шаг.

— Как ты спешишь, — грустно проговорил Маттиа.

— Мне кажется, и тебе следовало бы спешить, — сказал я. — Ведь моя семья будет и твоей семьей.

— Нет, — возразил он. — Твои родные богаты, а я беден.

— Ну, что же из этого?

— А то, что мы будем жить по-разному. Тебя отошлют учиться, а я останусь один.

— Как можешь ты говорить так, Маттиа?

— Я говорю то, что я думаю. Я надеялся, что мы всегда будем жить вместе и никогда не расстанемся.

— Так оно и будет, — сказал я. — Если мои родные богаты, то и ты будешь богат. Если меня отправят в школу, и ты поступишь в нее. Мы станем учиться вместе, будем всегда жить вместе и никогда не расстанемся. И я буду очень рад, если мои родные богаты. Тогда я попрошу их помочь всем, кто был добр ко мне.

— А я лучше бы желал, чтобы они были бедны. Теперь мы свободны, — идем, куда хотим, заботимся только о том, чтобы заслужить одобрение «почтенной публики». А с богатыми родными будет уже не то. И Кали будет хуже. Его посадят на цепь и, как бы она дорога и красива ни была, это все-таки будет цепь.

Этот спор часто повторялся во время долгого пути в Париж.

Снова стали мы играть и петь на улицах городов и деревень, попадавшихся нам на пути.

ГЛАВА 24

Розыски

Когда мы вошли в Париж, Маттиа заволновался по поводу того, что, может быть, Гарофоли уже на свободе, и мы встретимся с ним. Мы решили, что я один пойду на улицу Лурсина, а Маттиа проведет день в Ботаническом саду, а затем в семь часов вечера мы встретимся около собора Парижской богоматери.

У меня были записаны адреса трех знакомых Барберена, у которых он мог остановиться в Париже. В двух местах, куда я явился с этими справками, мне ничего не могли сказать о Барберене, а в третьем месте мне указали, что последнее время Барберен жил в меблированных комнатах на Аустерлицкой площади.