Без срока давности
Шрифт:
Мельников повернулся всем телом, впился взглядом в Корсакова, смотрел изучающе. Потом отвернулся, расслабленно откинулся на спинку.
— Так что — берись. Начальник службы безопасности позвонил сегодня рано утром. Тоже ночь не спал, ворочался. Так вот, вспомнил он, как еще салажонком слышал сказку о том, что в Кремле много разных тайных ходов, которые, дескать, никому неизвестны. Мы, конечно, уже начали поднимать все источники, все документы, которые только возможны, но результаты нулевые. Потому и обратились к Лобанову как к эксперту. Ну, а как получилось —
— Ну, а что же в тех двух письмах было? — вспомнил Корсаков.
— Во втором, как утверждает тот, кто его читал, ничего важного. А вот насчет первого мы землю роем, но пока — напрасно.
— Там ведь была информация, судя по всему?
— И это не исключено. Видишь ли… — помедлил Мельников. — Есть вариант, что текст первого письма как раз и попал к тому, к кому никак попадать не должен был. И вероятно, после того, как уничтожили текст, автора вычислили и нейтрализовали.
— Нейтрализовали?
— Что это вам, журналистам, метафоры не нравятся? — усмехнулся Мельников, но усмешка получилась какая-то куцая. — Это я к тому, Игорь Викторович, что, возможно, единственный наш источник уже закрыт. Тогда вся надежда только на тебя. Все возможности, которые у меня есть, конечно, будут в твоем распоряжении, — добавил он. — Но по части расследования я вряд ли чем смогу тебе помочь. Единственная нить, которая может пригодиться, в письме, говорят, упоминалась фамилия Ягоды.
Теперь пришла очередь затаиться Корсакову. Таких совпадений не бывает.
— У шахматистов, — после недолгой паузы сказал Мельников, — есть такая аксиома: угроза страшнее исполнения. Согласен? — Еще помолчал. — Игорь, я не ошибаюсь, ты на нашей стороне?
— Ты же понимаешь, другого выхода у меня нет.
— Все, что ты потребуешь, немедленно получишь. Никаких ограничений. Единственное обстоятельство: ты работаешь один.
Корсаков повернулся и внимательно посмотрел на Мельникова:
— Конечно, один. Неужели ты всерьез считаешь, что в этих условиях я кому-то могу доверять?
…А Ирина, как оказалось, уже приняла решение.
Когда они оказались вдвоем, она спросила:
— Все так серьезно?
Пока Корсаков обдумывал ответ, Ирина сказала:
— Нет смысла тебе сейчас тратить время на мою безопасность.
Заметив реакцию Игоря, положила ему на руку свою:
— Не надо, не спорь. Я не маленькая девочка, которая боится темноты и мышей. Ты не мог помешать тому, что случилось сегодня, и не надо себя винить. Ты же понимаешь, какие возможности надо иметь, чтобы вот так, среди бела дня убить человека в центре Москвы. Эти люди нашли Лобанова, нашли меня, найдут любого, кто им понадобится. Если бы сегодня тебя не было рядом со мной, я бы уже… — голос девушки дрожал. — И ловить этих людей бессмысленно. С их связями они уйдут от кого угодно. Их можно остановить только одним способом, и если бы ты мог предвидеть дневную встречу,
Корсаков прижал Ирину к себе. После паузы она прошептала:
— Я не кровожадна и не мстительна, но должна быть справедливость. Игорь,— она отстранилась, посмотрела ему в глаза: — Я включу свой сотовый через три дня. И не бойся за меня. Не провожай.
Попрощавшись с Ириной, Корсаков двинулся в сторону метро, обдумывая план действий.
Ситуация, между прочим, прояснилась. Видимо, определены почти все условия задачи. Во всяком случае — основные.
Итак, заговор Ягоды — это реальность.
О нем как о факте говорили и Дружников, и Рабельник, видимо, существуют и другие следы. Недаром Рабельник сказал о «близнецах» саквояжа. Скорее всего он прав.
Другое дело — какова эта реальность?
Первое, что пока известно точно, это наличие идеологии заговора. Рабельник считает, что в бумагах, скорее всего, изложены идеи Сухарина, одного из лидеров большевиков в двадцатые годы. Позднее его отодвинули, и он вполне мог пойти «другим путем», как учил Ленин. Ведь то название, под которым известен заговор сегодня, может и не отражать реальность тех лет. Во главе его мог стоять не Ягода, а совсем другой человек.
Второе известно со слов Ирины — некие подземные коммуникации, а проще говоря — ходы. И Мельников это подтвердил.
Хорошо, кстати, что Ирина не присутствовала при их разговоре. Впрочем, Ирина и не проговорилась бы о своем знании. Кстати, неужели Мельников сам не проследил прямую линию, связывающую Аристову с Лобановым? Хотя проще предположить, что основные знания хранил Лобанов как руководитель, а Ирина — простой исполнитель.
Впрочем, вполне возможно, что эту линию еще отрабатывают и снова начнут искать Ирину. А она, умница, исчезла и вывела из-под удара Корсакова. Он сейчас может клясться хоть на брусчатке Красной площади, что ведать не ведает, где находится Аристова.
Вспомнив Ирину, Корсаков улыбнулся. Искренне, но быстро.
Что еще?
Все-таки возвращаемся к «бумагам» из-за которых убили Гордееву и Гошу Дорогина? Скорее всего — да! Вот только как все это связать? Что-то постукивало глубоко в подсознании, но переплавляться в мысли и слова не желало.
В этот момент зазвонил мобильный.
— Игорь, это Житников, нам необходимо повидаться. Срочно повидаться.
Голос Житникова вибрировал.
— Ну, давайте встретимся в пиццерии на «Соколе». Знаете, где это?
Житников пришел позже, влетел в зал каким-то взъерошенным и испуганным. Огляделся и заспешил к столику.
— Наши договоренности в силе? — спросил он, присаживаясь напротив.
— Здравствуйте, Алексей Петрович, — нарочито радостно и беззаботно поздоровался Корсаков.
— Виделись, — отмахнулся Житников. — И повторил: — Наши договоренности в силе?
— Да ведь вы об этом совсем забыли, Алексей Петрович, — почти искренне удивился Корсаков. — Поговорили разок, и все. Ну, а дитя не плачет, мать не разумеет, вот и я об этом и не вспоминал.