Без страховки
Шрифт:
А начать надо с того, что в этих частях не было альпинистов, а бойцы даже не умели ходить на лыжах. Впрочем, и самих-то лыж у них не было. До войны альпинисты не регистрировались по особой военно-учетной специальности, поэтому лишь некоторые спортсмены, и то случайно, служили в горных соединениях. Специальная горная подготовка в этих частях не проводилась. Они не имели ни специального горного снаряжения, ни обмундирования. Бойцы и командиры носили сапоги или ботинки с обмотками, обычные брюки, шинели. Вот вы, Игорь, как альпинист понимаете, что эта одежда и обувь мало годились для действий в условиях высокогорья. Каково, наверное, в сапогах и шинели заниматься скалолазанием?
– Думаю, что практически невозможно, – согласился удивленный Чистяков. – А почему же так все было? Это же элементарные вещи, Никита Савельевич!
– Боюсь, что это традиционное для нашей армии отношение к боевой и специальной подготовке, которая выглядела максимально упрощенно. Вот я вам сейчас процитирую известного альпиниста Гусева, который воевал тогда здесь, на Кавказе: «Хотя перед войной в горнострелковых войсках и проводились учения, бойцы тренировались в несложных предгорных районах
– А знаете почему? – многозначительно спросил Воронин и поднял для убедительности вверх указательный палец. – Всему виной наша тогдашняя военная доктрина. Воевать в условиях высокогорья в те времена действительно не собирались, советские горные части готовились летом 1941 года одним броском преодолеть Карпаты, потому и были сосредоточены перед войной в Молдавии и Украине, потому и не нужны им были всякие альпинистские «тонкости».
– Ну, это нам знакомо, читали, – согласился Мостовой, – одним ударом остановим любого агрессора и вышвырнем его с нашей земли. Так? Я так понимаю, что доктрина у нас была наступательная, и обороняться нас никто не учил. И уж тем более никто в то время и заикнуться не смел, что когда-то придется воевать Красной армии в глубине своей территории на Кавказе. Любого военного теоретика за такие прожекты в два счета к стенке поставили бы.
– И ставили, – поддакнул Чистяков. – А я, Никита Савельевич, что-то читал о Гусеве. Он занимался горной подготовкой в войсках?
– Это уже осенью, когда немцы выбили наших с главных перевалов. Это было лишь в ноябре 1941-го, уже после оставления нашими войсками Крыма. Группу спортсменов-альпинистов – Гусева, если не ошибаюсь, Бадера, Губанова, Хромова, э-э, кого-то еще, кажется, Сидоренко, Берковича, Уварова, Молоканова, направили в Закавказье для организации специальной подготовки горнострелковых войск.
– Ну и память у вас! – восхитилась Синицкая, впервые открывшая рот за все время беседы.
– Наука, Оленька, наука, – улыбнулся профессор. – Она тренирует память!
– Представляю, с чем Гусев и его товарищи столкнулись, – покачал головой Чистяков.
– Он писал, что начинать им пришлось с обучения «горных стрелков» хождению на лыжах, – подтвердил Воронин. – Многие бойцы вообще увидели их впервые. И только зимой постепенно в войска поступало горное снаряжение: ледорубы, веревки, палатки, спальные мешки, горные лыжи и ботинки. Однако срочные меры, предпринятые советским командованием, помогли лишь несколько улучшить положение с подготовкой горнострелковых войск. Но вскоре выяснилось, что проделанная работа по большей части пропала впустую. С одной стороны, весной 1942 года товарищ Сталин вознамерился переломить ход войны, а значит, вновь не собирался «воевать на Эльбрусах». С другой – сказался традиционный советский принцип, гласящий, что незаменимых у нас нет. Если немцы даже в самые тяжелые моменты старались не вводить элитные егерские части в бои на равнинах, то у нас они использовались в любой ситуации, без учета специализации. Отчасти потому, что не хватало резервов, и дыры затыкали теми частями, которые были под рукой. Отчасти и из-за безграмотности высшего комсостава. Точнее, как раз из-за «грамотности». Тогда ведь как учили – красноармеец может все! Вот и бросали в атаку на танки воздушных десантников без тяжелого вооружения или посылали горных стрелков в морские десанты. В результате такого отношения даже те немногие соединения, в которых серьезно проводилась боевая подготовка личного состава к боевым действиям в горах, лишь частично использовались на высокогорных участках фронта. Обороной перевалов руководил генерал Сергацков. В июне 1942 года его армия получила задачу не допустить выхода противника к Черному морю и Закавказью через перевалы. Тогда не исключалась возможность наступления немцев со стороны Северо-Кавказского фронта через Главный Кавказский хребет по Военно-Осетинской, Военно-Сухумской и другим дорогам на Кутаиси и Черноморское побережье. Советское командование больше всего опасалось морских десантов. Поэтому основное внимание генералов было направлено на организацию обороны побережья. Высокогорные перевалы советское командование считало сами по себе непреодолимой преградой для противника и подготовке их к обороне не придавало особого значения. Фактически никакой обороны и не было.
Профессор с горечью вздохнул и посмотрел на спасателей.
– Конечно, сейчас легко говорить о том, что было сделано не так, что не учтено, – продолжил Воронин. – Но факты остаются фактами. Я ведь рассказываю вам то, что узнал от участников тех боев. На перевалы заблаговременно не потрудились завезти взрывчатые вещества и материалы для устройства заграждений, не оборудовались позиции, не заминировали горные проходы и тропы. И, наконец, на перевалах отсутствовали войска. В основном их прикрывали небольшие силы от роты до батальона, которые к тому же не имели связи со своими штабами. Личный состав таких отрядов не был подготовлен к действиям в горах, поэтому не мог создать надежную оборону и предвидеть возможные действия опытного противника. Северные склоны перевалов не оборонялись, разведка там не производилась. Командиры соединений и частей редко бывали на перевалах и
Профессор снова пододвинул карту-вкладыш и стал показывать на ней, водя карандашом по бумаге:
– Вот примерно основные направления ударов: по долине реки Большая Лаба в направлении перевалов Санчаро и Псеашха, по рекам Марух и Большой Зеленчук – к перевалам Наурский и Марух, от реки Теберда – на перевал Ютухорский и Домбай. Еще одна группа «эдельвейсов», составленная из опытных альпинистов, направлялась от реки Кубань к перевалам Нахар, Гондарай, Морды на Главном Кавказском хребте и далее к Хотю-Тау. Этот путь вел к Эльбрусу и в тыл советских частей, отходивших вверх по Баксанскому ущелью. Кстати, перевалы Хотю-Тау, Чипер-Азау в этом горном узле никем не охранялись, на самом Эльбрусе находились лишь четыре сотрудника метеорологической станции. Нельзя сказать, что продвижение 49-го немецкого корпуса было совсем уж беспрепятственным. По ущельям в сторону хребта отходили разрозненные подразделения Красной армии, отрезанные в предгорьях от основных сил. Эти части оказывали сопротивление на наиболее выгодных для обороны участках наседавшим егерям. Отступавшие отряды двигались без карт, причем мало кто знал горы, немцы же довольно свободно ориентировались на местности. Переход через Большой Кавказ гитлеровское командование как раз и возложило на 49-й горнострелковый корпус, в состав которого входила 1-я горнострелковая дивизия «Эдельвейс». На нее гитлеровское командование возлагало большие надежды. Немалый опыт боевых действий в горах имела и 4-я горнострелковая дивизия, укомплектованная в основном тирольцами, для которых горы были родной стихией. Все соединения корпуса были оснащены специальным снаряжением и оружием. Для действий на перевалах в распоряжении группы армий «А» имелись две румынские горнострелковые дивизии. В резерве группы вслед за войсками продвигался корпус особого назначения «Ф», действия которого должны были развернуться на Ближнем Востоке. Видите, какие грандиозные и далеко оптимистические планы были у Гитлера?
Профессор заметно стал выглядеть более здоровым. Он так увлекся рассказом, что, казалось, забыл о своих старческих болячках. Скорее всего, права была Оля Синицкая, которая увидела в старом краеведе моральную усталость, усталость духа, а не тела.
– Вот смотрите, Игорь, – продолжал профессор, – следите по карте и запоминайте, если собираетесь рассказывать молодому поколению о боях на Кавказе. – Сосредоточившись в районе Невинномысска и Черкесска, 49-й фашистский корпус, разделенный на отряды, в середине августа устремился к перевалам центральной части Кавказского хребта с целью переправиться через них в районе Сухуми, Туапсе, перерезать коммуникации Черноморской группы Закавказского фронта и оказать помощь другой немецкой армии в ее продвижении вдоль Черноморского побережья на Батуми. Противник двигался через Клухори по долине Кубани – на перевалы Хотю-Тау и Нахар, по долине Теберды – к Клухорскому перевалу и Домбай-Ульген, по долинам рек Маруха, Большой Зеленчук – на Марухский и Наурский перевалы, по долине Большой Лабы – к перевалам Санчар и Псеахша. К середине августа части дивизии «Эдельвейс», наступая по долине Теберды, подошли к Клухорскому перевалу и потеснили наши обороняющиеся части на южные склоны перевала. Но брошенный на усиление Клухорской группы учебный батальон, сводный отряд Сухумского пехотного училища и отряд НКВД подошли к месту боев только 22 августа, когда противник уже спустился на южные склоны перевала и подошел к водопаду ущелья Клыдж. Дальнейшее продвижение гитлеровцев было приостановлено, но, увы, отбросить их с перевала не удалось. Войска, выдвинутые на помощь Клухорской группе, 26 августа предприняли наступление, но безуспешно.
– Не полетели ли тогда головы за такие провалы в обороне Кавказа? – спросил Чистяков.
– Мне рассказывали, – ответил Воронин, – что Берия, срочно прилетевший на свою сухумскую дачу, вызвал к себе группу генералов. Страшно орал и размахивал пистолетом, требуя ответов. Кто-то из генералов, не помню, кто точно, попытался Берии возразить на его обвинения и сослаться на объективные причины, Берия ударил его кулаком в лицо. Вот так-то, молодые люди. А выбить «эдельвейсов» с Кавказа Красная армия так и не смогла, они ушли оттуда сами в 1943 году, потому что захват советскими частями Нальчика создал угрозу окружения и сделал бессмысленным удержание кавказских вершин и перевалов в условиях общего отступления немецкой армии.
– Значит, пушка и каска, – задумчиво сказал Чистяков, – это где-то осень 41-го или весна 42-го. Период их продвижения. Теперь я немного другими глазами буду смотреть на эти горы.
Спасатели стали шумно собираться и благодарить профессора. Воронин кивал, улыбался, но было видно, что этот визит к нему молодежи отнял у старика много сил. Профессор не стал даже подниматься со своего кресла и попросил, чтобы спасатели захлопнули за собой входную дверь. Может быть, ему, под воздействием воспоминаний, хочется побыть одному, решил Чистяков, не выходить так быстро из того времени, в которое его заставили снова погрузиться гости. И только когда спасатели уже обувались в прихожей, из кабинета раздался слабый голос профессора: