Без суда и следствия
Шрифт:
— А при чем здесь постель моей сестры?
— Компания нам не понравилась, и мы провели день в комнате наверху. Юля очень хороша в постели. Изредка к нам кто-то заглядывал. Приносили еду. Ну и потом, самое главное, что я вам хочу сказать — я не был знаком с Димой Морозовым. И откуда я мог знать, что в то утро ваш муж собирался встретиться именно с ним?
— От моей сестры.
— А она знала об этом? Вы сами знали об этой встрече?
Мне нечего было ответить.
— Не верите? Я предполагал. Вот.
Он достал из бумажника квитанцию с автозаправочной станции в нескольких километрах от города. Филядин действительно покупал там бензин 26.07.
— На Белозерскую без машины я не мог бы попасть. И потом — у меня не красные «Жигули». Моя машина — «Мерседес» представительского класса темно-синего цвета.
— Откуда вы знаете про красные «Жигули»? — сморозила я глупость.
— Я все знаю! — засмеялся Филядин.
— Зачем вы это сделали? Зачем вы сделали все, чтобы убить Андрея? Зачем вы убили этих детей?
— Вы мне не верите? Вы по-прежнему думаете, что это я — всеобщий убийца? Ладно. Впрочем, я так и думал.
Он поднял телефонную трубку и набрал до боли знакомый мне номер.
— Юля? Это я. Вспомни, пожалуйста, какого числа-месяца мы были с тобой на даче у Виталика в Лесном?
Я отчетливо услышала Юлин голос:
— 26 июля. Зачем тебе это?
— Умница! А теперь повтори то же самое… Я взяла трубку:
— Юля?
— Таня, ты где? Где ты находишься? Что случилось? Ты где, Танечка?
— Это правда? Вы были там 26 июля?
— Да, я хорошо это помню. С тобой все в порядке? Ты где? Господи, неужели ты думаешь, что это Славик? Алло, Таня?
Я повесила трубку.
— 28 июля я тоже был с Юлей. Только в городе. У нее дома. — Голос Филядина вернул меня на землю. Я растерялась — все рассказанное им было слишком правдоподобно. Может, потому, что мне не приходилось сомневаться в характере его отношений с моей сестрой.
— Каюнов никого не убивал, — снова нарушил мои мысли Филядин, — но я все сделал для того, чтобы в это никто не поверил…
— Зачем? Почему вы это сделали?
— Сядьте! — Его резкий голос содержал непреклонный приказ, и, непонятно почему, я вдруг опустилась в мягкое пушистое кресло. На всякий случай я сказала:
— Если со мной что-то случится, в милицию попадет письмо, где все описано подробно…
— В милицию? К Боре Драговскому? К Ивицыну? У вас хорошее чувство юмора!
— Да, я и забыла, что вы одна банда.
— Вы многого не понимаете. Вам кажется, вам хочется наконец это понять, но вы не можете.
— За что вы так ненавидите Андрея?
— Да, вы правы. Я его ненавижу.
— Почему? Что он вам сделал?
Он встал с кресла, подошел к окну, откинул плотную занавеску, посмотрел вниз. Я обернулась и увидела, что Роберт незаметно ушел. В комнате мы остались одни.
— А собственно, почему бы и не рассказать?
— Рассказать — что?
— Почему я его ненавижу.
В напряженной атмосфере комнаты было что-то такое, что невероятно мешало дышать.
— В тот день она впервые показала мне письма. Я совершенно ее не ждал, я вообще не знал, что она в городе, она ворвалась в мой офис внезапно, и, как всегда, я отложил все свои дела только для того, чтобы поговорить с ней. Она хотела говорить, она принесла письма. В ее глазах я видел отблеск настоящего счастья, а если говорить правду, я никогда не видел ее счастливее, чем в тот день. Она вообще легко поддавалась эмоциям. Помню, так было еще в
Честно сказать, ее выбором я был потрясен. Вечный неудачник без определенного рода занятий, какой-то вшивый художник, да еще и женатый, вдобавок живущий на хлебах у сестры жены… И к тому же — странное совпадение — сестра его жены была моей самой лучшей любовницей. Из разговоров с Юлей я мог составить представление о том, что такое этот тип. Письма завораживали, но меня поразили не они, а то, что этот придурок изъяснялся с ней таким старомодным способом. Писал письма. Конечно, он не мог ее не заворожить. Она рассказала, что даже ездила с ним в Крым. Разумеется, этот тип был не той кандидатурой, которую я мог выбрать в супруги для самого близкого человека в моей жизни. Но что я мог сделать? Она его любила. В душе я предчувствовал, что это скоро все закончится. Но она говорила все время: разве мужчина, который пишет такие письма, может ее не любить? А полгода спустя она рыдала у меня в кабинете, рыдала истерически, с надрывом и горько, подряд несколько часов. Влюбленный субъект не собирался на ней жениться. Я все это знал заранее, но то, что знал заранее, я не мог ей сказать. В припадке отчаяния она хотела разорвать в клочки эти письма, но я не дал. Я забрал их и спрятал в сейфе.
Тогда уже я понял, что это нечеловечески больно. Видеть слезы самого дорогого для тебя человека. Я решил сохранить письма, чтобы когда-нибудь больно ударившему ее подонку предъявить счет. Но я говорил ей стандартные, ничего не значащие утешительные фразы. Я утешал ее так, как всегда в детстве. Когда она была маленькой, то, если ее обижали, даже родители, она сразу прибегала ко мне. Я говорил, что он еще может передумать и она не должна сдаваться, что он еще может снова вернуться к ней. И я предложил оплатить ее учебу в юридической академии и снимать хорошую квартиру в городе. Она согласилась и вроде бы утешилась. Через некоторое время она нашла шикарную двухуровневую квартиру, которая стоила пятьсот долларов в месяц. И я снял эту квартиру, потому что ни в чем не мог ей отказать. Помню, когда мы только туда вошли, она сказала: «Теперь я буду находиться поближе к Андрею…» Я обалдел: «Нина, что ты делаешь…»
— НИНА??!!
— Да, конечно, Нина. О ком же я еще могу говорить? Нина, моя сестра.
Я задохнулась от ужаса, и на какую-то долю секунды мне показалось, что все плывет, как в полусне, перед моими глазами и что вновь захватывающий кошмар не закончится никогда. Кошмар. Я не могла сказать иначе. Все, что я хотела, — просто узнать, кто убил этих детей, и вытащить Андрея из тюрьмы. И вот, расследуя три детские смерти, я натолкнулась — на что?! Я пришла сюда только для того, чтобы выяснить, является ли этот человек убийцей. А вместо этого окунулась в жуткий кошмар прошлого…