Без ума от графа
Шрифт:
— Ну хватит, моя прекрасная леди. Не притворяйтесь, будто вам не терпится выйти за меня замуж.
Он просто ее не понимал. Глупо из вежливости притворяться, что брак с ним ей не противен. Гриффина нисколько не радовало, что она так послушно играла свою роль. Хотя он кое-что слышал о ее опекуне, герцоге Монфоре. О нем говорили как об очень твердом и даже суровом человеке, особенно если дело касалось священного долга перед семьей.
Неужели богатство Гриффина и высокое положение в обществе перевесили отвращение к его
Розамунда тяжело вздохнула.
— Я не собираюсь докучать вам, сэр. Но перед нашей поездкой сюда герцог, мой опекун, дал ясно понять, что все уже устроено. Может... — Она запнулась, закусив губу. — Может, вам что-то не нравится во мне?
Боже, надо же такое придумать?!
Соединить вместе с ним столь прекрасное и совершенное создание, нет, должно быть, кто-то решил подшутить над ним: скорее всего дед, — но с какой стати ей морочить ему голову?
Он впился глазами в ее лицо.
— Итак, вы хотите выйти за меня замуж? Вы готовы послушно выполнить волю вашего опекуна?
Она потупила глаза.
— Я никогда... никогда бы не решилась поступить иначе.
Безумное желание вспыхнуло в его груди, точно такое, какое возникало у него, когда он встречался с какой-нибудь продажной юбкой. Однако этим женщинам не было никакого дела до его внешности, поскольку он щедро оплачивал их ласки. Итак, их брак — чисто деловое соглашение, хоть и облеченное в наряд респектабельности и замешанное на очень больших деньгах — по сути, мало чем отличалось от сделки между клиентом и проституткой.
Но имела ли леди Розамунда хотя бы малейшее представление о том, что обязана будет делать, когда станет его женой? Гриффин готов был биться об заклад, что не имеет, иначе убежала бы от него сломя голову. Что, кроме отвращения, могли вызвать у этой равнодушной красавицы его ласки, в искренность ее ответа при всем своем желании он никак не мог поверить.
Да, он хотел ее. Ее красота сводила с ума, но он подавлял в себе это ненавистное чувство. Он мучился и страдал, у него все плыло перед глазами.
Тот же самый необъяснимый порыв, который заставляет школяров дергать за косы наиболее красивых девочек, овладел Гриффином. Он подошел к ней и прижал к каменной стене.
Розамунда не попыталась выскользнуть, не испугалась и не заплакала. Подняв голову, она взглянула ему в лицо. В ее больших глазах не видно было страха, а губы слегка приоткрылись.
Черт побери, невозможно понять, что происходит в душе этой девушки. Неужели она его не боится?
Хриплым от волнения голосом он спросил:
— Это не будет обычный брак по расчету. Я хочу обладать вами. Вы будете принадлежать мне и только мне, понимаете?
Она покраснела, но когда заговорила, ее голос звучал ровно и
— Разумеется.
Разумеется? Что происходит в ее голове? Понимает ли она, что он имел в виду? Гриффин шумно вздохнул:
— Вы хоть понимаете, что говорите?
Розамунда поморщилась:
— Я не наивная дурочка, мистер Девер. Я знаю, что значит брак.
Ее откровенный ответ и прямой взгляд содержали в себе открытый вызов. Внезапно от возникших в его воображении картин — она, совершенно обнаженная, лежит на кровати — у него перехватило дыхание.
Нет, не может быть, чтобы она добровольно пошла с ним к алтарю. Тут явно был скрыт какой-то коварный ход. Да, она выйдет за него замуж, но затем, начиная с первой же ночи, будет выказывать к нему неприязнь и отвращение.
Внутри у него все дрожало от возбуждения. Неужели его богатство и положение в свете так привлекательны в ее глазах? Ни одна женщина не посмела так рисковать, заигрывая с ним.
На ее пухлых розовых губах играла робкая улыбка. Ласково, словно разговаривала с ребенком, Розамунда сказала:
— Я не боюсь вас.
От этих слов у него что-то оборвалось внутри. За исключением Жаклин все остальные женщины, с которыми он встречался, судя по их виду, до смерти боялись его.
Беспричинная злоба овладела им. Внезапно Гриффину ужасно захотелось, чтобы она испугалась его, чтобы страх отчетливо выступил на ее красивом и спокойном лице. А как иначе вывести ее на чистую воду?
Со сдавленным рыком Гриффин обнял ее за талию, приподнял и впился в губы.
Пламя опалило все внутри его, как только он с силой прижался к ее губам. Он почти не понимал, что делает. Ему хотелось наказать ее, вырвать у нее признание, как он ей противен. Сорвать во что бы то ни стало с нее покров благопристойности.
Однако ее нежная, так чудесно пахнущая женственность вдруг коснулась его, волнуя и тело и душу. С хриплым стоном он еще крепче обхватил ее и снова стал целовать.
Интуитивно Розамунда почувствовала его злость: таким образом он хотел наказать ее. Хотя у нее не было ни малейшего представления, почему он считает, что она заслужила подобное наказание. Одной рукой он, держа ее за талию, прижимал к себе, а другой сорвал шляпку и растрепал прическу. Из рассыпавшихся по плечам волос посыпались шпильки.
Ни один мужчина не целовал ее раньше, тем более с такой откровенной свирепостью. Подавленная его мощью, но отнюдь не испуганная, Розамунда вела себя по меньшей мере странно. Ее поведение шокировало бы всякого, кто ее знал. Предательские мурашки бегали по спине. Странное, расслабляющее и волнующее чувство теплоты охватило ее.
Он обладал огромной силой. Смущение, разбуженная чувственность и откровенное любопытство смешались в ее душе. Как долго она мечтала о поцелуе, но более нежном, совсем не похожем на этот, полный грубой чувственности.