Без жалости
Шрифт:
— Ваша мать покончила с собой. Приняла большую дозу снотворного… Через неделю после того, как мы уехали.
Внутри у меня все окаменело: только так я могла защитить свою душу и сердце от сыпавшихся на меня все новых и новых ударов.
— Моя мать себя не убивала, — твердо сказала я.
Очевидно, Винсент лжет и обращать внимание на его слова не следует.
— Я сказал вам правду, — произнес он.
— Она погибла в автокатастрофе, — продолжала я настаивать на своем.
— Никакой автокатастрофы не было. Имело место самоубийство, но родственники, как известно, не любят
Винсенту удалось пробить возведенную мной стену, которой я пыталась от него отгородиться. Сама того не желая, я ему поверила. То, что он говорил, было страшно и ужасно, но, как ни крути, логика в его рассказе была. Я сразу же вспомнила, что бабушка не любила заводить речь о моих родителях, а если что и говорила, то отец и мать представали в ее рассказах не существами из плоти и крови, а какими-то нереальными, вымышленными, почти сказочными персонажами. Разумеется, положительными — как же иначе? Мне было неприятно думать о паутине лжи, которую бабка за эти годы сплела вокруг меня. Если присовокупить к этому тот факт, что Райан знал о побеге отца и самоубийстве матери, то ложь, которой меня окружили, неизмеримо возрастала.
Впрочем, все было верно только в одном случае: если этот самый Винсент — не помешанный и говорит правду.
Винсент, однако, на помешанного похож не был. Когда я работала в госпитале, мне приходилось диагностировать психические заболевания, но у Винсента, на мой взгляд, никаких признаков отклонения от нормы не наблюдалось.
У меня задрожали ноги, и я, чтобы избавиться от дрожи, скрестила их в щиколотках. Поверить в рассказанную Винсентом историю мне пока было не по силам, и я, чтобы немного успокоиться, переключила внимание на конкретные предметы: на ложечку, которая лежала рядом с моей чашкой, на трещину, которая, извиваясь, шла по столу в конец столешницы.
— Ваша бабушка все еще жива? — спросил между тем Винсент.
— Да, — сказала Эми. — Она у себя в комнате, наверху.
Винсент удивленно выгнул бровь, но ничего не сказал и принялся за предложенный ему чай. Мы с Эми тоже взялись за свой. Ноги затекли, и я ощутила во всем теле неприятное покалывание. Никаких других эмоций или чувств я в этот момент не испытывала и вся словно одеревенела.
— Вы когда-нибудь задавали себе вопрос, почему у вас не отцовская фамилия? — спросил, нарушая затянувшееся молчание, Винсент. — Думали ли вы, почему она заставила вас взять свою фамилию?
Я так крепко вцепилась в свою чашку, что испугалась, что она вот-вот треснет. Тем не менее, выждав минуту, я заговорила:
— Бабушка в соответствии с законом оформила над нами опеку, когда мне было два года. Мне всегда казалось естественным, что мы носим ее фамилию.
Винсент снова удивленно выгнул бровь, но опять ничего не сказал и продолжал прихлебывать чай.
Лицо мертвого человека, которого я нашла, снова возникло передо мной — с тех пор как я наткнулась на труп, оно появлялось перед моим мысленным взором постоянно. Особенно меня поражали глаза мертвеца — голубые, остекленевшие, похожие на прозрачные камушки. Его каштановые, с сединой, поредевшие волосы чем-то напоминали мне волосы
— Вы можете рассказать мне о том, как умер Эдвард? — спросил Винсент.
— Ну… прежде всего никто не знал, кто это такой. Документов при нем не нашли, — сказала я. Мои слова падали тяжело, словно камни.
— Неужели Райан его не узнал?
— Нет.
— А должен был, — произнес Винсент.
— Вы его сами об этом спросите, ладно? — сказала я. Я тоже готовилась учинить брату по этому поводу небольшой допрос — из-за лжи, которую он вокруг меня нагородил. Что и говорить, я была зла на брата, чертовски зла.
— Когда вы обнаружили его тело? — продолжал Винсент.
Первой откликнулась Эми:
— Сегодня утром. Мама нашла его на тропинке, которая ведет к Депатрон-Холлоу, — неподалеку от водопада, примерно в миле отсюда.
— У полиции уже есть подозреваемые?
— А как же, — сказала Эми. — Мы эти самые подозреваемые и есть. Все до одного.
— Я полагаю, у каждого из вас есть алиби? — задумчиво произнес Винсент.
Во мне начал закипать гнев, и я приветствовала его приход. Я со стуком поставила чашку на стол, едва не расплескав чай.
— Наверняка есть, — продолжал гнуть свое Винсент.
— А у вас? — резко спросила я. — Кто является наследником Эдварда после его смерти — уж не вы ли? Кому теперь принадлежит его бизнес?
Глаза Винсента холодно блеснули, и я подумала, что у меня одним врагом может стать больше.
— Полагаю, копия завещания находилась у Эдварда, — произнес он.
У меня по спине пробежала холодная дрожь — предчувствие опасности.
— Как я уже сказала, при нем не было никаких документов, и потом — с какой стати ему носить при себе копию своего завещания?
— Думаю, Райан мог бы ответить на этот вопрос, — сказал Винсент.
Я отодвинула стул, взяла кружку с недопитым чаем и направилась к мойке.
— Райана не будет дома еще несколько часов.
Мне неприятно было ощущать присутствие этого человека у себя за спиной. Грудь мою теснили не пролившиеся еще слезы, и мне не хотелось, чтобы он их увидел.
Неожиданно на кухню вошла бабушка — в том же траурном облачении, которое она надела, когда мы ждали полицию. При виде сидевшего за столом Винсента она поправила воротник блузки.
— Кто это? — спросила она, заранее растягивая губы в вежливой улыбке. Эми с недоумением посмотрела на нее.
— Меня зовут Винсент Де Лука, — сказал гость вставая.
— Винсент Де Лука, — повторила бабушка, на лице которой не проступило даже тени узнавания.
— Я здесь работал. Тридцать лет назад, — сказал он.
— О Господи, — медленно, чуть ли не по слогам произнесла она.
— Винсент знает того человека, которого я обнаружила на лесной тропе, — сказала я хриплым от волнения голосом. — Он утверждает, что это мой отец.