Бездна взывает к бездне
Шрифт:
– Молчать, сороки! – прикрикнул на них Василий Игнатьевич. – Не вашего ума это дело! Сашка теперь важной дамой станет в Петербурге!
– Ох уж и важной! – фыркнула Софи.
– Их сиятельство жениться на ней собрался.
– Жениться? – переглянулись сестры. Жюли победно улыбнулась.
– Вот, поди же ты пойми их, богатых-то! – развел руками помещик Иванцов. – И за что отродью такое счастье? Однако же дело сделано! Три дочки пристроены, ты подумай! В одно лето три свадьбы! Сашка теперь в Петербурге будет блистать, Софья станет офицершей Осинкиной, а Юлия госпожой Лежечевой. Владимир
Обиженная Софи фыркнула. Еще вчера она смотрела на сестер победительницей, а сегодня оказалась в самом хвосте. Сестры-то, каких женихов отхватили! Теперь ее предстоящая свадьба меркла в сравнении с ожидающимся бракосочетанием Жюли, что уж говорить об Александре! Хотя, как знать? Женятся не так. Не увозят из дома в тот же день, в своем экипаже, не венчанной.
Но батюшка прав: у богатых свои причуды.
Эпилог
Шурочка молчала, неотрывно глядя в окно. По небу низко ходили тучи, и теперь уж точно собиралась гроза. Первые редкие капли, упавшие на землю, только прибили пыль, а все ожидали ливня. Она смотрела в окно на небо, на степь, но перед глазами ее была одна и та же картина: Серж Соболинский в красном от крови сюртуке, неподвижно лежащий на траве. Алмаз, казалось, жег грудь через футляр и платье.
«Это пройдет, – убеждала она себя. – Не сейчас. После. Пройдет».
Человек, сидевший рядом с ней, тоже молчал. Прошло какое-то время.
– Что вам сказал Василий Игнатьевич? – равнодушно спросила Шурочка.
Граф, кажется, не удивился, что она не назвала помещика Иванцова отцом.
– Он открыл мне тайну вашего рождения, – также безразлично ответил он.
– Так вас не смущает мое происхождение? – невесело усмехнулась она. – А как же общество, которое терпит оригиналов, но не терпит бунтарей? Как же сословные предрассудки?
– Мне теперь это безразлично. Но поговорим об этом после. Мы приехали, Александра Васильевна. – Она словно очнулась, увидев чугунные ворота. Как? Они вернулись в имение графа Ланина? Зачем?
– Зайдемте в дом, вам надо переодеться, – сказал тот.
Она даже не спросила, к чему все это? Зачем переодеваться? И во что? Молча прошла в дом, где ее встретили две горничные. Шурочку провели в просторную комнату, обставленную с азиатской роскошью, бережно усадили перед огромным зеркалом. Все те же горничные принялись ловко убирать ее волосы, закалывая их бриллиантовыми шпильками.
– Вам нравится, барышня? – спросила та, что постарше.
– Нравится? – Она посмотрела в зеркало на свое лицо, показавшееся вдруг чужим.
Шурочка все еще пребывала в оцепенении, которое нашло на нее после того, как граф выстрелил в Сержа, и тот упал, заливаясь кровью. Казалось, что больше уже она никогда не будет улыбаться, говорить открыто и весело. Шурочка заперла свое сердце на ключ, а ключ этот спрятала на дно бархатного футляра.
И тут она заметила платье. Его принесли, пока горничные ее причесывали. От неожиданности она вздрогнула. Это было свадебное платье! Так вот оно что!
– Да, мне нравится!
Тогда одна из девушек поднесла шкатулку, которую Шурочка тотчас узнала. В ней лежали драгоценности покойной жены графа, Лизы, отсюда Алексей Николаевич выбирал украшения и для нее, когда Шурочка собиралась на именины к Соболинским, а потом на бал.
– Извольте, барышня, выбрать.
– Что именно?
– Их сиятельство распорядились, – угодливо сказала горничная. – Велели вам отдать. Все это теперь ваше. Извольте, барышня, выбрать украшения к платью. Вот жемчуга. – Чернобровая девушка потянула из шкатулки длинную нитку бус. – Бриллиантовая брошь… Серьги…
Шурочка кинула взгляд на платье, лишь после этого сказала:
– Покажите!
– Что показать, барышня?
– Платье!
Ей надо было, чтобы горничные отошли. Те тотчас послушались, обе кинулись к платью. Шурочка украдкой вынула из лифа футляр с алмазом и положила его на самое дно шкатулки.
– Смотрите, барышня! – Горничные подняли платье. Оно было тяжелым, старинным, сплошь расшито жемчугом и мелкими бриллиантами. – Красота-то какая! Не глядите, что не по моде! Зато какое богатство!
– Да, я вижу. Красивое, – кивнула она. Потом вынула из шкатулки колье с сапфиром, в котором была на именинах у Соболинской и такие же серьги. Подала колье чернобровой девушке: – Я надену вот это.
– У мадемуазель замечательный вкус! – защебетала та. Шурочка усмехнулась. Через какой-нибудь час все, что бы она ни делала, будут называть замечательным. И не только эта горничная. Все. Потому что через час она станет графиней, женой человека, про которого, понизив голос, говорят: «У него миллионы…»
Ей помогли облачиться в платье, ловкие пальчики вдели в уши серьги, застегнули на шее бриллиантовое колье.
– Ну все, кажись, – оглядев ее, довольно сказала чернобровая горничная. – Ай, какая красавица! Ай, сапфиры вам как к лицу! – И другой: – Передай их сиятельству, что невеста готова.
Вторая девушка тут же исчезла, а на лицо Шурочке опустили тонкую белую вуаль. Потом чернобровая горничная почтительно открыла перед ней дверь:
– Прошу, барышня. Их сиятельство вас ожидают. Я провожу вас в церковь.
Согласия ее никто не спрашивал. Она дала понять, что согласна на все вчера, когда приехала сюда, в этот дом, прямо от Лежечева. С того момента прошла, казалось, вечность. Сами обстоятельства ее замужества были необычны. Все условности, какие только имелись, были нарушены, все предрассудки отринуты. Ее жених был старше почти на тридцать лет, и чтобы жениться на ней, он только что стрелял в человека, которого она любила, и, похоже, убил его. Для собственного же спокойствия, как он вчера сказал. И она это приняла.