Безмужняя

Граде Хаим

Когда Калман увидел раввина, надежда его окрепла. Реб Ошер-Аншл и внешне полная противоположность своему зятю. Реб Лейви Гурвиц низок ростом, широкоплеч, с рыжеватой бородой. А реб Ошер-Аншл высок, тощ, и борода его — точно из серебра высшей пробы. Не суетится, не бегает по комнате из угла в угол; чинно сидит и посетителя тоже приглашает сесть.

Калман почтительно присел на край стула и приступил к разговору. Он уже помнил дело наизусть и излагал его последовательно. Но раввин испуганно взглянул на Калмана, едва услыхав, о чем идет речь:

— Зачем же вы пришли ко мне? Об агуне следует говорить с реб Лейви Гурвицем, раввином из двора Шлоймы Киссина. Я занимаюсь только разводами.

Калман промямлил, запинаясь, что если раввин не решает такие дела, то пусть хоть поговорит с реб Лейви, который не дает просителю даже слова сказать. Реб Ошер-Аншл встал, лицо его изменилось, он попятился, словно ему приказали прыгнуть в горящую печь:

— Сохрани меня Господь! Реб Лейви я ни слова об этом не скажу. Я не имею права вмешиваться! Если вообще здесь есть о чем толковать, этим должен заниматься раввин той городской части,

где живет агуна.

Реб Ошер-Аншл, благородный и терпеливый человек, дрожал, и это испугало Калмана еще больше, чем крики реб Лейви Гурвица. Испуганный и растерянный, выбрался он из дома раввина, крепко опираясь на палку, чтобы не упасть.

Полоцкий даян

С отчаяния Калман снова пошел на кладбище читать молитвы, чего не делал с тех самых пор, как стал надеяться, что Мэрл выйдет за него замуж. Идя по дороге к Верхнему Заречью, он не переставал думать о том, что сказал ему реб Ошер-Аншл: делом агуны должен заниматься местный раввин. И чем ближе Калман подходил к Полоцкой улице, где жила белошвейка, тем сильнее сжималось у него сердце, а самого его охватывала тоска, как если бы он был юношей. И вместо того, чтобы подняться в гору, к кладбищу, он вернулся к Зареченской синагоге, где молился здешний раввин, полоцкий даян [28] .

28

Даян — член раввинского суда. Полоцкий даян — даян, проживающий и разрешающий судебные споры на Полоцкой улице в Вильно.

За столом сидел человек в очках, сползших на кончик волосатого носа, и читал том мидрашей [29] . Калман тихонько приблизился к нему. Тот, оставив на книге свою всклокоченную бороду, чтобы она не отрывалась от изучения текста, окинул посетителя суровым взглядом из-под густых бровей и протянул ему два пальца. Калман пожал их и сначала завел беседу о местной синагоге, пустующей без изучающих Тору, затем перевел разговор на прихожан, а под конец спросил о раввине: что он за человек, этот полоцкий даян? Собеседник отвечал скупо, не поднимая глаз от книги. Было очевидно, что он многое может сказать, но не желает впадать в грех злоязычия. Он больше бормотал, чем говорил, как будто бы у него был скован язык.

29

Мидраш (буквально: «изучение», «толкование») — жанр литературы нравоучительного характера. Часто под названием мидраш подразумевают собрание отдельных текстов, которое включает библейские толкования, публичные проповеди, агадот и галохот, образующие последовательный, в основном агадический, комментарий к библейским книгам.

Если гость слыхал о раввине, разрешившем принести деньги в субботу ради спасения голодающих в России детей, то пусть знает, что имеют в виду реб Довида Зелвера, полоцкого даяна. Если гость слыхал о раввине, который объявил моэла [30] Лапидуса из семьи Рокеах неспособным делать обрезание, то пусть знает, что и в этом случае имеют в виду полоцкого даяна. Отстраненный от дел моэл утверждает, что реб Довид Зелвер — большевик, а не раввин, — заключил собеседник Калмана и не пожелал сплетничать дальше. Он лишь добавил, что хотя реб Довид Зелвер беден и у него большое несчастье с детьми, он все же мог бы найти время изучить с прихожанами какую-нибудь часть мидрашей.

30

Моэл — человек, осуществляющий обряд обрезания.

— Как прикажете понимать, что раввин разрешил приносить в субботу деньги ради голодающих в России детей? А другие виленские раввины разве злодеи? — затеребил Калман свою бородку и придвинулся ближе к рассказчику.

Тот сердито уставился на него своими большими выпуклыми глазами с желтоватыми белками и кроваво-красными прожилками. Он понял, что не отделается от этого любопытного, пока не расскажет всю историю полностью, включая обоснования позиций как полоцкого даяна, так и его противников. Покряхтел по поводу того, что отвлекли его от изучения мидрашей, скрестил руки на книге и в рассказе своем не упустил ни единой подробности.

Вот как это было. После войны в России случился большой голод. Раввины и деятели общины стали призывать во всех синагогах к спасению русских евреев. Виленские евреи слушали, сочувственно вздыхали и собирали помощь — по грошику, с перерывами, не спеша: сегодня грошик, завтра грошик. Полоцкий даян говорил в свое оправдание, что готов был тогда взывать к людям на улицах, но воздержался, помня, что он не зять виленского законоучителя и не член Большого ваада, а всего-навсего самый молодой среди даянов в предместьях Вильны. Но однажды он увидел в газете фотографии голодающих в России детей: детей истощенных, кожа да кости, и детей, опухших от голода, со вздутыми животами и кривыми ножками. Он говорит, что эти дети, у которых были не глаза, а дыры в черепах, кричали ему: «Хлеба!» И он не смог больше молчать, в субботу поднялся на биму [31] Зареченской синагоги и велел собравшимся сейчас же, в субботу, отправиться домой и вернуться с деньгами. Те разошлись по домам и принесли деньги. С тех пор виленский ваад в сильном гневе на полоцкого даяна. И главный его враг — реб Лейви Гурвиц, раввин из двора Шлоймы Киссина. Он утверждает, что это

нарушение святости субботы было напрасным. Сборщики пожертвований прямо из синагоги побежали в правление общины. Они полагали, что там дни и ночи пакуют посылки для голодающих евреев России. Но правление было закрыто. Тогда они побежали домой к членам правления. Те приняли деньги очень сдержанно, потому что принесли их в субботу, а в данном случае такая срочность не диктовалась условием пикуах нефеш [32] . Когда соберется большая сумма, объяснили члены правления, тогда закупят провизию, а когда будет достаточно посылок, тогда их и отправят. Полоцкий даян побуждал людей к осквернению Имени Божьего, обеими руками толкал их к богохульству! Так говорит раввин Лейви Гурвиц. И заварил, мол, он эту историю, потому что ему захотелось быть как реб Исроэль Салантер [33] , который во время холеры разрешил есть в Йом Кипур.

31

Бима — возвышение в синагоге, на котором стоит стол (пюпитр) для чтения свитка Торы.

32

Пикуах нефеш («спасение жизни», «забота о сохранении жизни») — раввинистическое понятие, обозначающее долг спасения человеческой жизни, когда ей угрожает опасность.

33

Исроэль Салантер (Липкин) (1810–1883) — талмудист и религиозный проповедник, основоположник движения Мусар (мораль). В Йом Кипур 1848 года, когда в Вильне свирепствовала эпидемия холеры, он, произнеся благословение, демонстративно тут же в синагоге принялся за трапезу и призвал присутствующих последовать его примеру, хотя в этот день предписан строжайший пост.

— Разрешил есть в Йом Кипур? — причмокнул Калман, и человек с медно-желтыми белками глаз взглянул на простоватого гостя, который ничего, решительно ничего не знает.

— Здесь, в Зареченской синагоге, у реб Исроэля Салантера была своя ешива, а полоцкий даян, считая себя его преемником, хочет ему подражать, так говорит реб Лейви Гурвиц, — пробормотал прихожанин, глядя в том мидрашей, и стал дальше рассказывать, объяснять как бы от имени реб Лейви, почему тот случай не может здесь служить примером. Если во время холеры еврей чувствовал, что силы его иссякают, отказом от поста в Йом Кипур он мог спасти себя от смерти. А теперь проходили недели, пока посылки отправлялись в Россию. И кто же знает, сколько они находились в пути, и откуда нам знать, попадала ли провизия к умирающим еврейским детям, а не в руки комиссарчиков, которые закрыли все синагоги и с корнем вырвали еврейство? И можно ли сравнивать: гаон и праведник реб Исроэль Салантер — и какой-то молодой человек, какой-то реб Довид Зелвер?

Калман Мейтес доверчиво слушал, лицо его пылало, как будто бы он напился горячего чаю с малиной, чтобы избавиться от насморка. Он упрашивал рассказать ему также и о моэле Лапидусе из семьи Рокеах. Его собеседник отмахивался от него, как от назойливой мухи: «И что за охота человеку рыться в чужом мусорном ящике! И что это вы так смакуете?» Но все же он решил доставить удовольствие любознательному гостю и рассказать ему историю о моэле Лапидусе, однако на этот раз он склонен был принять сторону полоцкого даяна, реб Довида Зелвера.

Один зареченский обыватель пригласил реб Довида на обрезание и почтил его честью быть сандаком [34] . Во время обрезания даян пригляделся и обнаружил, что у моэла дрожат руки. Неделю спустя отец ребенка прибежал к реб Довиду, плача, что моэл покалечил его сына. Реб Довид пошел осмотреть ребенка и тут же понял, что моэл виноват. Однако одолели его сомнения, и он послал письмо в ваад с просьбой провести обследование, нет ли эпидемии среди новорожденных младенцев, а если есть, на некоторое время, согласно Закону, прекратить обрезания. Ваад провел такое обследование и выяснил, что у других моэлов обрезания проходят удачно. Тогда реб Довид отправил раввинам другое письмо, чтобы они немедленно запретили моэлу Лапидусу делать обрезания. Но этот Лапидус был одним из старейших Виленских моэлов и к тому же почтенный и знатный человек — Лапидус из семьи Рокеах! Поэтому ваад не спешил. Моэл Лапидус утверждал, что он не виноват: ребенок был болен, но отец не предупредил об этом. Виленский ваад провел новое обследование, и оно показало, что обрезания, выполненные Лапидусом, большей частью удачны и лишь иногда случаются неприятности. Ваад колебался, а Лапидус тем временем делал свое дело. Он богатый человек, дела ведут сыновья — а сам он целыми днями ходил по больницам и бесплатно делал обрезание детям бедных рожениц. Иногда он даже приносил с собою бутылку вина для кидеша [35] . Реб Довид понял, что если будет молчать, то сам станет соучастником и укрывателем преступления. Он сказал: «Да сбудется, что суждено мне!» — и объявил в Зареченской синагоге, что тот, кто приглашает моэла Лапидуса делать обрезание, губит своего сына. Ваад за Лапидуса не заступился, а законоучители сказали даже, что и сами собирались отстранить его, хотя и не были совершенно уверены, что он виновен. «Ну вот, и теперь Лапидус полоцкому даяну — кровный враг!» — пробурчал желтоглазый прихожанин, глядя в мидраш.

34

Сандак — участник обряда обрезания, держащий на своих коленях младенца.

35

Кидеш — обряд освящения, благодарственная бенедикция за дарованные Богом Израилю дни субботы и праздников, производимый над бокалом вина.