Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
Его сиятельство смотрел и дивился. У него мелькнула мысль, что он лишился идеальной жены. Девушка, которая готова верить самой жуткой лабуде, которую типус… Если бы не Кэти… На мгновение его почти охватила грусть.
Джимми и Молли молча смотрели друг на друга. По выражению их лиц граф сообразил, что его существование вновь выпало у них из памяти. Он увидел, как она протянула руки к Джимми… Неловкое положение для типуса! Он отвел глаза.
В следующую секунду дверь открылась, и Молли исчезла.
Граф посмотрел на Джимми. Джимми все еще, видимо, не вспомнил о его присутствии.
Его сиятельство
– Питт. Старик…
– А? – Джимми, вздрогнув, очнулся от своих мыслей. – Вы все еще тут? Да, кстати, – он посмотрел на лорда Дривера с любопытством, – я как-то не успел спросить, а что, собственно, тут делаете вы? Почему вы оказались за занавеской? Играли в прятки?
Его сиятельство не принадлежал к счастливчикам, легко импровизирующим истории по требованию момента. Он торопливо рылся в уме, ища более или менее правдоподобную причину, а затем отказался от безнадежных попыток. В конце-то концов, чем плоха откровенность? Он все еще считал Джимми птицей одного пера с героем «Любви взломщика». Довериться ему можно было без опаски. Отличный типус, родственная душа – и отнесется к ситуации с пониманием.
– Дело обстоит так, – начал он и, предварив свою повесть здравым упоминанием о том, что был жутким ослом, изложил Джимми краткое резюме недавних событий.
– Что-о? – охнул Джимми. – Вы учили Харгейта правилам пикета! Дорогой мой, он играл в пикет, как профессор, когда вы еще ходили в коротких штанишках. Он в пикете маг и волшебник!
Глаза его сиятельства выпучились.
– Это как же? – сказал он. – Разве вы с ним знакомы?
– Познакомился с ним в Нью-Йорке в «Клубе любителей прогулок». Мой приятель, актер… тот самый Миффлин, про которого я только что упомянул, записал его как гостя. За пикетом он греб деньги. А в клубе опытнейших игроков пруд пруди. Не удивлюсь, если вы нашли его способным учеником.
– Значит, значит… черт возьми! Значит, он шулер, прах его побери?
– У вас талант к метким определениям, – сказал Джимми. – Определили его суть с первого же захода.
– Я ему и чертового пенни не заплачу!
– Само собой. Если он заартачится, отошлите его ко мне.
Его сиятельство даже ослабел, так велико было его облегчение. Оглушающее воздействие предварительно принятого эликсира в значительной мере рассеялось. И теперь он ясно увидел то, чего в приподнятом настроении не заметил, а именно: черное облако подозрения, которое неминуемо повисло бы над ним, едва исчезновение банкнот было бы обнаружено.
Он утер увлажнившийся лоб.
– О черт! – сказал он. – Одной заботой меньше! Прах его побери, чувствую себя двухлеткой. Должен сказать, вы отличный типус, Питт.
– Вы мне льстите, – сказал Питт. – Стараюсь оправдывать доверие.
– Послушайте, Питт, эта лабуда, которую вы нам сейчас нарассказывали – пари и прочее, вы же, по-честному, не всерьез, э? Я хочу сказать… У меня идея!
– Мы живем в пору неожиданностей.
– Вы сказали, что фамилия актера, вашего приятеля, Миффлин? – Внезапно граф умолк и, прежде чем Джимми успел ответить, отчаянно зашептал: – Что это? О черт! Кто-то идет!
Он шмыгнул за занавеску, как кролик в кусты. И она только-только перестала колыхаться, когда дверь отворилась, и вошел сэр Томас Башли.
Глава 26.
Для человека, чьи намерения относительно драгоценностей и их владельца были самыми невинными, если не сказать, наилучшими, положение Джимми выглядело очень и очень компрометирующим. И в более благоприятной обстановке оправдать в глазах сэра Томаса такое вторжение в его гардеробную было бы нелегко, ну а при данных обстоятельствах это стало еще затруднительнее: его сиятельство, прежде чем нырнуть за спасительную занавеску, отшвырнул от себя колье, будто раскаленный уголь. Второй раз за десять минут оно упокоилось на ковре, и сэр Томас узрел Джимми именно в тот момент, когда тот выпрямился, подобрав драгоценность.
Рыцарь застыл в дверях с выражением неимоверного изумления на лице. Его выпученные глазки были прикованы к колье в руке Джимми. И Джимми видел, как мучительно он подыскивает слова, достойные столь особой ситуации. Джимми даже пожалел его. Для мужчин с шеями короткими, как у сэра Томаса, волнения подобного рода опасны.
С мягкой тактичностью он постарался помочь бедняге.
– Добрый вечер, – сказал он вежливо.
Сэр Томас постепенно обретал дар речи и сумел пропыхтеть:
– Что… что… что…
– Выкладывайте, – сказал Джимми.
– Что…
– В Южной Дакоте был у меня знакомый заика, – сказал Джимми. – Так он, пока говорил, пожевывал собачью галетку. Она его исцеляла, не говоря уж о ее питательности. И еще хороший способ: считайте до десяти, пока обдумываете, что сказать, а потом выпаливайте, и побыстрее.
– Ты… ты негодяй!
Джимми бережно положил колье на туалетный столик, потом обернулся к сэру Томасу и засунул руки в карманы пиджака. Над головой рыцаря ему были видны складки занавески, словно бы колеблемые нежным зефиром. Видимо, драматичность ситуации не пропала втуне для Хильдебранда Спенсера, двенадцатого графа Дривера.
Как не пропала и для самого Джимми. Именно такого рода ситуации были особенно ему по вкусу. Он точно знал, как будет действовать. Он понимал, что приобщать сэра Томаса к истинным фактам бессмысленно – доверчивости в рыцаре нашлось бы не больше, чем голубой крови.
Положение выглядело аховым, но Джимми полагал, что знает, как из него выйти. А пока он им прямо-таки наслаждался. По странному совпадению, оно почти полностью совпадало с кульминационной сценой третьего действия «Любви и взломщика», в которой Артур Миффлин снискал такой успех как светский взломщик.
И Джимми принялся воплощать свою идею о том, как следует играть светского взломщика. Артур Миффлин закурил сигарету и чередовал остроумные реплики с изящными кольцами дыма. Сигарета тут пришлась бы как нельзя более кстати, но Джимми приготовился не ударить в грязь лицом и без реквизита.
– Значит… значит, это ты, так? – подытожил сэр Томас.
– Кто вам это сказал?
– Вор, низкий вор!
– Но послушайте, – запротестовал Джимми. – Почему низкий? Если вы не были знакомы со мной по ту сторону Атлантики, это еще не причина изливать на меня презрение. Откуда вы взяли, будто в Америке я не пользуюсь заслуженной славой? Откуда вы знаете, что я не Бостонский Уилли, или не Сакраменто Сэм, или кто-нибудь еще? Не лучше ли вести дебаты в нормальном тоне?