Безумие
Шрифт:
Я произнес эти слова, и мне стало очень покойно и грустно. Может быть потому, что мне было хорошо в уютном кабинете с многомудрой доктором Карастояновой, с одной стороны, и пивом, с другой. Еще чуть-чуть, и я бы расплакался от умиления и жалости к самому себе. Я чувствовал себя сломленным и размягченным, как вареная мидия.
— Калин, ты меня пугаешь! Перестань пороть чушь, дружок, мы все переживаем такие периоды. Ты же мужчина, возьми себя в руки, недостойно так ныть. И как бы тебе сказать — некрасиво это, жалко как-то. Не уметь вовремя остановиться и взять себя в руки. Что? У тебя роман с психологом? Так это же самое естественное в мире.
И она выпрямила спину, приняв самую горделивую из всех своих поз.
Да, она принадлежала Другому поколению! Ушедшему поколению. Она была из тех Женщин — о Достоинстве которых и еще много о чем ходили легенды. Такая Женщина могла бы умереть от лишней рюмки на каком-нибудь стылом, ужасном чердаке, но перед смертью она бы привстала, чтобы поправить прическу. Чтобы умереть в красивой позе и с незапятнанным Достоинством. Богема шестидесятых. Я знал таких.
Поколение Карастояновой — самозабвенные строители своей собственной, значимой для них жизни. Они были уверены в ее ценности и в ценности своих унизительных советов. О боже.
— Моя жизнь не задалась! И вот что, я наконец решил: ухожу из Больницы! — сказал я и вздохнул.
— Я тебя не понимаю, — произнесла Карастоянова. И мне стало абсолютно ясно, что она никогда не сможет меня понять. Мы были из разных поколений.
— Мне надо кое-что написать, — сказал я и уставился в монитор. Было тяжко, но не неприятно. Я представлял себе доктора Карастоянову как скалу в сказочном море, покрытую целебными водорослями — ступишь на нее и обретешь покой.
— Ладно, пиши! — сказала она.
Я запрокинул бутылку и пил из нее, пока она не опустела. Потом, с решимостью того, кто пьет с раннего утра, достал из сумки еще одну бутылку, закурил и сел писать.
Устав от долгих скитаний, бескрайних постов и голодания, от тяжелых телесных испытаний и суровых ограничений, Сиддхартха Гаутама присел под смоковницей.
Задумался и понял, что находится недалеко от города Варанаси, иногда называемого Бенаресом. «Останусь тут подольше, — сказал себе Сиддхартха. — Хватит уже скитаться, я падаю от истощения. Я не получил просветления, а только измучил тело и дух. Этими испытаниями мне ничего не достичь. Насколько больше я знаю теперь, чем раньше? То, что голодать трудно и мучительно? Так это я всегда знал! Полная чушь! Говорят, мудрецом можно стать, только пройдя испытания! Это слова какого-нибудь одержимого идиота. Могу себе представить, как он сидит в прохладной комнате, объевшись сладостями, и от излишка энергии думает о самоистязании. От сладкого в нем множатся силы, и он хочет стать героем и мучеником одновременно. Хочет быть грозным и суровым, хочет совершить что-нибудь потрясающее. И от нетерпения потягивается так сильно, что хрустят суставы.
М-да. Только такие люди могут придумать эту глупость, что испытание тела и духа ведет к мудрости. М-да…»
И Сиддхартха вздохнул.
Вдруг, откуда ни возьмись, под зыбкой тенью смоковницы выросла фигурка мальчика. Ребенок встал перед Сиддхартхой и посмотрел на него. А потом нахмурился.
— Как дела? — спросил Сиддхартха.
— Ничего! — промямлил мальчик, явно ему не особо хотелось говорить.
— Как так, ничего? —
— Чего? — удивленно протянул тонким голоском мальчик.
— Хм, — фыркнул Сиддхартха, разозлившись на себя от голодания. Даже его шутки стали скучными и глупыми. Когда человек обрекает себя на голод, он не может быть очень веселым или хотя бы смешным, — сказал себе Сиддхартха. И когда он чересчур праведен — тоже, — добавил он в уме.
— Похоже, ты здорово оголодал!.. — окинул его недовольным взглядом мальчик.
— Да, похоже на то, — ответил Сиддхартха.
— А зачем?
— Ну… это… чтобы обрести… как ее, мудрость, — смутился крайней нелепости своего ответа Сиддхартха. Годами он размышлял над этими словами, но никогда не произносил их вслух и не знал, как нелепо они могут звучать. И вот он их произнес. И они прозвучали ужасно нелепо. Особенно при этом мальчике.
— Ага, понятно! — кивнул ребенок.
— А знаешь, почему? — разозлился на свое глупое положение Сиддхартха. — Потому что мудрость постигается только через накопление страданий и множество лишений. Послушай, ты даже представления не имеешь, сколько мудрости оседает в человеке… После страшных и тяжелых испытаний, на которые я себя обрекаю, в результате ограничений и лишений… М-да!.. Кажется мне, что много мудрости приобретается тогда. Впрочем, откуда тебе все это знать?
Борода Сиддхартхи поднялась кверху, а глаза его с шутливой надменностью уставились на мальчика. Ему так хотелось замаскировать нелепость своих слов шутками и клоунскими трюками!
— Хм, — мальчик посмотрел на Сиддхартху с сожалением и досадой. Так, как смотрят на круглых дураков.
— Хорошо! — кивнул Сиддхартха. — Но разве это не так? Разве не приходится каждому, кто хочет обрести мудрость, пройти через целый ряд перевоплощений и смертельно опасных приключений, достичь дна и покорить вершины, умереть тысячу раз, чтобы родиться снова… Хм… Не должен ли человек испытать все самое страшное и самое великое, пройти через кошмары болезней и нищеты, через невыносимый блеск богатства и величия? Не должен ли он пролететь сквозь все это, как метеорит, чтобы усталым и спокойным ступить наконец на землю?.. Ибо только тогда придет к нему мудрость.
Вот что на одном дыхании произнес Сиддхартха и порядком распалился от собственной речи. Эти слова тысячи раз возникали у него в голове за те шестьдесят семь лет, как он покинул свой дом и семью, свою милую жену Яшодхару и сына Рахулу. И сейчас он выпалил их на одном дыхании, но… они совсем не казались ему убедительными…
— Ерунда! — сказал мальчик и посмотрел на распалившегося Сиддхартху, который держался за голову.
— Что? — изумившись ясности слова, произнесенного мальчиком, выкрикнул Сиддхартха.
— Неужели ты думаешь, что ты мудрее меня? — резко спросил мальчик, и только сейчас Сиддхартха заметил, какие властные и пугающие черты лица у этого ребенка. Он смотрел на него, как неизвестный бог, высеченный в камне.
— Ну… — сильно усомнившись в себе и во всем остальном, протянул Сиддхартха. От напряжения у него закружилась голова, ноги онемели и он закачался.
— И что за идиот сказал тебе, что человек сам по себе мудрым не становится, и ему надо помучиться, чтобы помудреть. Невиданная глупость! — раздраженно пробормотал себе под нос мальчик и придержал Сиддхартху за пояс, затем опустился на землю. — Слушай, с тобой все в порядке? — серьезно спросил он.