Безумно горячий
Шрифт:
Проклятье, он хотел кровать. Он потряс головой, сильно потряс, пытаясь прочистить мозги – но она была сладкой узкой и такой горячей для него. Фитиль его желания был подожжен и горел с отчаянной скоростью, но слова «большая поверхность» и «багажник Камаро» плохо сочетались друг с другом, и меньше всего ему хотелось, чтобы они соскользнули и упали на пол. Так что часть его желала остаться в здравом уме, и это вызывало новый приступ безумия. Почему он не продумал все чуточку лучше?
Ответ был уж слишком прост – рядом с ней он вообще не думал. Да и как он мог думать, если одного ее запаха было достаточно, чтобы завести его? Одной рукой он схватился за спойлер, другой удерживал ее, прижимая к себе,
Когда она наконец освободила его, ее ноги скользнули вниз по обе стороны от его бедер. Он выбился из сил. Совершенно выбился. Он хотел только перекатиться набок и уснуть, и так бы и сделал, если рядом был бы хоть один квадратный дюйм, чтобы устроиться на нем. Она была такой тихой, ее тело таким расслабленным, что он подумал, что она, должно быть, в таком же состоянии. Потом ее руки поднялись и скользнули по его бедрам.
– Это был изумительный день, – прошептала она. Звук ее голоса был таким же слабым, как и ее тело, совершенно измученным. Ее рука продолжила путешествие по его телу, пока пальцы не заскользили между волос.
Он поднялся на руках настолько, чтобы иметь возможность взглянуть на нее, перенося вес на предплечья. Глаза ее потемнели, на лице – полная безмятежность. Он не был уверен, что когда-либо видел что-то подобное. Она выглядела восторженной, как удовлетворенный ангел с губами, распухшими от поцелуев, и облачком светлых волос.
– Изумительный, – согласился он.
Медленная улыбка изогнула ее губы, глаза закрылись, и она слегка подвинула бедра так, что он все еще оставался в ней, все еще между ее ног.
У него в глазах потемнело. Он издал хриплый стон, короткий и гортанный, потратив на него последнюю энергию, остававшуюся в теле. Господи Иисусе. Он только что поимел ее и все равно хотел ее. Не в плане секса. После сегодняшнего дня он, вероятно, не сможет заниматься им еще с неделю – ну или, по крайней мере, до утра. Она едва не прикончила его, но он все равно хотел ее, хотел еще чего-то. Он прижался к ее лбу своим и коротко вздохнул. Ему придется жениться на ней. Да, это имело смысл. Другого пути он не видел.
Он не мог отпустить ее. Это не обсуждалось. И он также не хотел, чтобы какой-то другой мужчина приближался к ней хотя бы на пять футов. Схватив его самые сокровенные подростковые фантазии о сексе, она подняла их на высший уровень. Он сам уже никогда не будет прежним.
Глава 16
Пару минут спустя, когда ни один из них так и не сдвинулся с места, он начал гадать, а смогут ли они вообще когда-нибудь встать. Возможно, багажник Камаро, включая спойлер, сможет стать одним из его любимых мест отдыха. Он чувствовал себя совершенно истощенным.
– Тебя ранили, – голос Реган, прозвучавший в его ухе, был тихим и томным – едва слышным шепотом. Она осторожно провела пальцем по верху его плеча, отталкивая рубашку
По шкале от одного до десяти, ранения занимали позицию «минус четыре» в списке того, о чем он хотел бы поговорить в данный момент.
Он перевесился через бок Камаро. Полоски света и тени, по-прежнему скользившие по кабине лифта, придавали происходящему сюрреалистический оттенок «черного кино». Как ни странно, именно так он чувствовал себя на железнодорожных путях после того, как поймал пулю. До того момента все дни шли в ярком цвете, даже самые паршивые, но к тому времени, как он, истекавший кровью и смертельно избитый, с коленом, распухшим до размеров с тыкву-канталупу, с плечом, горящим огнем от боли, выволок себя в переулок, все окрасилось в черное и белое, лишь грани отливали серым.
Нет. Он не хотел говорить об этом, окутанный дымкой секса. Момент был слишком хорош, чтобы омрачать его мерзкими воспоминаниями о последней страшной ошибке.
– Ммм, – прошептал он, намеренно отказываясь поддержать разговор. Он выскользнул из нее и зарылся лицом в ее волосы. Ему нравился запах ее шампуня, ее кожи.
Кстати о разговорах. Было кое-что, что он хотел бы обсудить: старика Хэнсона и то, что происходило между ней и ее мужем, потому что они вдвоем только что поставили своеобразный рекорд хорошо проведенного времени в горизонтальной позиции. В отличие от нее, он понимал, что это, вероятно, последняя вещь в мире, о которой ей бы хотелось сейчас говорить, так что оставил все вопросы при себе.
– Этот шрам совсем свежий, как и тот, что у тебя на щеке.
Окей, намек она не поняла. Ему придется ей кое-что рассказать.
– Что произошло? – спросила Реган, отказываясь принимать участие в замалчивании, которым он явно занялся. Она только что в третий раз занялась потрясающим сексом с мужчиной, и ей хотелось узнать о нем больше. Узнать все. Ей нужно было знать. Она не чувствовала себя девушкой на одну ночь, но, исходя из этого определения, если он бросит ее в отеле и она его больше не увидит, именно такой она и станет – но она все равно не променяла бы случившееся ни на что на свете. Что бы она ни отдала ему, взамен она получила куда больше.
При подъезде к Денверу он накинул джинсовую рубашку, но так и не потрудился ее застегнуть, и пока одна ее рука очень осторожно исследовала его плечо, вторая занималась чувственными исследованиями его груди. Он был стеной, состоящей из твердых мышц, покрытых мягкими темными волосками. Прикасаться к нему, скользить пальцами по его коже было райским наслаждением. Она прижала ладонь к его сердцу и, почувствовав медленный, четкий ритм, отдающийся эхом в ее руку, поняла, что он подарил ей нечто большее, чем чувственное удовольствие.
С тех пор, как погибли ее родители, ей тогда исполнилось двенадцать, она не часто чувствовала себя в безопасности. Она была в безопасности: Уилсон никогда бы не позволил случиться чему-то плохому. Но она очень редко ощущала чувство полной безопасности.
Она ощущала это с Куином, закутанная в кокон распахнутой рубашки и его теплого тела, окружающего ее. Это не имело никакого смысла, но инстинкты, родившиеся столько лет назад, не врали. Она и Куин, вместе они разрушили своего рода барьер, и то, что на самом деле было самой опасной ночью ее жизни, дало ей ощущение большей безопасности, чем что-либо другое. Она даже не знала, нравится ли он ей, а уж тем более любит ли она его, но была уверена, что без ума от него. Занимаясь любовью, они теряли всякий контроль, переходили все доступные грани, и она оказывалась там, где никогда не бывала раньше – в объятьях восторга, совершенного, яркого восторга – и это казалось таким правильным, таким безопасным, таким освобождающим. И, определенно, это и рядом не стояло с тем, что она делала со Скоттом.