Безумно холодный
Шрифт:
О, Боже… О, Боже… Боже… Он толкнулся вглубь нее, и жар прокатился по ее телу. Над верхней губой и на лбу выступил пот. О, Боже. Он толкнулся сильнее, и дрожь родилась в самой глубине ее тела. Он почувствовал это, она видела по его потемневшему взгляду. Свирепая улыбка скривила его губы, а потом его глаза закрылись и голова откинулась назад. Он насадил ее на себя, толкнулся внутрь, зубы его обнажились, глухой стон родился в глубине груди, бросая ее в жар, сводя с ума. Она хотела его. Она хотела всего этого, хотела отчаянно. Ее ноги плотнее обхватили его бедра, а за стоном,
Она снова проснулась час спустя, на этот раз полностью отдавая себе отчет о ситуации, в которой оказалась. Она была влюблена. Влюблена в того же мужчину, в которого была влюблена всегда — да поможем ей Бог.
Он уснул рядом с ней, и она не хотела его будить. Она даже не прикасалась к нему — только смотрела.
Она пожирала его глазами — такой он был красивый. Дождь прекратился, и солнце сияло в огромных окнах, нагревая лофт. Он столкнул с себя все простыни, полностью открывшись ее взгляду.
Она помнила, как раздевала его в самый первый раз. Руки дрожали. Они целовались на кушетке в номере Браун Пэлэс — так заканчивался почти каждый вечер с тех пор, как он спас ее. Он даже несколько раз ее насмешил, а дважды почти остановил ей сердце: один раз, когда приспустил лямку одного из ее сарафанов и прикоснулся ртом к вершинке груди, а второй раз, когда скользнул рукой под подол и почти сделал то, что точно сделал вчера ночью — почти.
Он был очень осторожным, очень медленным во всем, а когда он перестал целовать ее, перестал прикасаться к ней, а просто обнимал, она почувствовала пустоту. Ей было недостаточно, недостаточно его.
Она пробежала ладонями по его рукам, следуя темным линиям чернил, тянувшихся по его коже, пытаясь придумать, как сказать ему, что хочет большего.
— Где ты сделал ее? — спросила она, вместо задуманного, скользя пальцем по одному из изгибов татуировки.
— В одном местечке к югу отсюда, — ответил он, слегка поколебавшись. Потом добавил: — Хочешь увидеть ее целиком?
Вопрос был простым, но каким-то образом, она поняла, что его татуировка приведет к самому потрясающему приключению в ее жизни.
И она не ошиблась. К тому времени, как они окончательно расправились с его футболкой, она оказалась на неизвестной ей территории. Она знала, что он в хорошей форме, но даже не подозревала насколько, пока не увидела его полуобнаженным.
— Это… крылья, — сказала она, с удивлением осознав увиденное. Темные линии, извивавшиеся по его предплечьям не давали полной картины. Со спины с разведенными руками линии превращались в перья, не всюду идеально аккуратные. Какие-то загибались на концах, какие-то располагались дугообразно, словно по ним дул ветер, буквально смазывая их черты.
Осенью она должна была ехать в Калифорнию,
— Это потрясающе, — сказала она, садясь рядом с ним на кушетку и беря его за руку. Она снова подняла его руку, вытянула, внезапно позабыв, что он наполовину обнажен. Она видела лишь, как он прекрасен, искусно сделанное тело, под искусно сделанной татуировкой, крылья, воспевающие скульптуру мускулов под кожей. Он бы мускулист, гладок и хорошо очерчен.
Она скользнула руками по его телу, по рукам, по плечам, потом вниз по сильным и гладким мускулам его спины — пока не достигла внезапно объявившейся преграды из пояса его брюк.
— Ой, — вырвалось у нее. Она едва не начала стягивать брюки, что увидеть продолжение татуировки. — Там есть еще. — Поразительно, но, казалось, нижнего белья на нем не было. Она не знала, что об этом и думать.
— Немного, — сказал он, поворачиваясь.
Ее задумчивости моментально пришел конец. Он не был скульптурой, он был мужчиной, ну или почти мужчиной, а она была готова прикоснуться каждой клеточке его тела, пусть даже и во имя искусства.
— Но… — он пожал плечами, но она не совсем поняла, что он хотел этим сказать. Вероятно, ей не стоило заглядывать за пояс его брюк, вообще не стоило даже думать об этом в ближайшее время, даже если его спина и вызывала в ней чистейший художественный восторг, а его анфас вынуждал ее думать лишь о сексе.
Он был великолепен, не только его лицо с аристократическим носом и острыми скулами, и губы, которые она хотела целовать снова и снова, но и грудь, покрытая мягкими темными волосами, и живот со знаменитыми шестью кубиками мышц. От одного взгляда на него, у нее пересыхало во рту.
Она хотела прикоснуться к нему, уткнуться носом в его шею, ласкать языком его кожу — проникнуть в него, быть ближе к нему — но она была в полнейшей растерянности, понятия не имея, как претворить эти мечты в жизнь и какой опасностью этой может обернуться.
Он снова взял ее руки в свои, такие темные и больше, по сравнению с ее ладошками, с венами, проступающими на обратной стороне и сбегающими дальше к локтю.
О, как же ей хотелось поцеловать его — всего его.
— Дело не в сексе, — сказал он, огорошив ее своей откровенностью. — То, что происходит между мной и тобой.
— Разве нет? — Она даже не знала, расстраиваться или нет.
— Нет. — Он покачал головой и взглянул на нее из-под пряди шелковистых черных волос, упавших на глаза. — Дело в доверии.
— В доверии, — повторил она, так до конца и не понимая, к чему он ведет.
— Секс я могу найти где угодно…
Да. Она кивнула. Этому она верила легко. Вероятно, девушки и женщины выстраивались в очередь к его спальне, беря номерки — о, черт.
— Но с тобой я бы хотел чего-то другого.