Безумные короли. Личная травма и судьба народов
Шрифт:
Если Карл VII и унаследовал расстройство нервной системы, в общем он казался здоровым, за исключением невротической антрофобии, до последнего десятилетия его царствования. Но в конце 1450-х гг. он болел, ноги его распухли и болели, они сочились гноем, рот и челюсть были поражены септической инфекцией, ранами, нарывами, возможно, остеомиелитом, вероятно, это были вторичные симптомы венерической болезни, возможно, даже сифилиса.
Карл VII был лишён наследства своим отцом в январе 1421 г. Его собственные отношения с сыном и наследником Людовиком XI были крайне натянуты. На самом деле, кажется, что редкие королевские семьи были более несчастны, чем французские монархи Валуа. Есть некоторые указания, что, возможно, Людовик XI унаследовал некоторые нервные расстройства. Несмотря на то что он был выдающимся королём, и на успехи (вслед за своим отцом) в восстановлении авторитета короны, Людовик XI был невротиком, жертвой маний. Частично, возможно, это была реакция на напоминающую Кремль атмосферу королевского двора, но частично,
невропат, его нервное расстройство находило выражение в пустой болтовне, в которой он никого не щадил и которая часто дорого ему обходилась, или, иначе, в жажде движения, из-за которой он отправлялся в длинные охотничьи экспедиции, очень изнурительные для его окружающих, а иногда она заставляла его предпринимать поездки по стране с высокой скоростью. Он был раздражителен, подозрителен, хотел распоряжаться всем и вмешивался даже в самые пустяковые дела».
Как и его отец, Людовик был «много людей в одном человеке», ибо он был сплав противоречий, непринуждённый и всё же отчуждённый, жестокий и всё же способный на дружбу, пугливый и всё же смелый. Причуды его характера, его склонность к обману, которые завоевали ему титул вселенского паука, его нежелание одеваться как король и наслаждаться побрякушками королевских прав и привилегий, его капризы предполагают, что, возможно, у него был слабый невроз, который мог быть унаследован от отца и деда. Не стоит придавать слишком большое значение этому аргументу, но по крайней мере возможно, что гены Карла VI могут объяснить некоторые личные странности его сына и внука.
VI. Испанское безумие
В мрачном и угрюмом дворце Тодесильяс мерцали факелы на стенах комнаты, где на обвешанной гобеленами кровати в Страстную Пятницу 1555 г. лежала старая умирающая женщина. Это была Хуана, королева Кастилии, которая пробыла там в заключении как умалишённая сорок шесть лет. Примерно через тринадцать лет после её смерти её молодой правнук Дон Карлос метался и корчился, когда он тоже умирал в замке, куда был заключён по приказу его отца, Филиппа II, из-за его психической болезни. Случилось так, что замок Аревало, где он содержался, был также местом, где и бабушка королевы Хуаны, вторая жена короля Кастилии Хуана II, гораздо раньше провела долгие годы вдовства как слабоумная помешанная. Казалось, в таких эпизодах символически коренились нервные и психические расстройства, которые в большей или меньшей степени в дальнейшем преследовали столь многих членов испанской королевской фамилии в последующие века.
За возможным исключением Генриха VIII, чья личность в некоторых отношениях отклонялась от нормы, английский королевский дом не страдал от приступов психической неуравновешенности, похожих на безумие, до Георга III. Французские короли династии Валуа и Бурбонов, за исключением депрессии, которая поражала некоторых особ из династии Бурбонов, не страдали безумием. В Северной Европе шведский король Эрик XIV пережил припадок безумия, и психическое равновесие русских царей Ивана Грозного и Петра Великого подвергалось сомнению. Но именно испанские Габсбурги и их наследники испанские Бурбоны были наиболее подвержены болезням, то ли психическим, то ли физическим, которые имели несомненные последствия для обширной империи, управляемой ими.
Хуана Кастильская была третьим ребёнком короля Арагона Фердинанда и королевы Кастилии Изабеллы, которые создали из союза испанских королевств единое государство. Хуана не была габсбургской принцессой, но ей суждено было выйти замуж за габсбургского принца. С самого начала своей жизни она была шахматной фигурой, которую её родители использовали в европейской политической игре с целью завоевать лишнее могущество и влияние для испанских монархов. В 1495 г. её старший брат Хуан женился на Маргарите, дочери императора Священной Римской империи Максимилиана I, а шестнадцатилетнюю Хуану выдали за сына и наследника Максимилиана, габсбургского эрцгерцога Филиппа. Старшая сестра Хуаны, Изабелла, вышла замуж за португальского короля, и у неё был сын Мигель. Случилось так, что Хуан, который был наследником испанских владений, умер через шесть месяцев после женитьбы, а жена его родила мёртвого ребёнка. Португальская королева Изабелла умерла в 1498 г., а её малолетний сын Мигель двумя годами позже, оставив Хуану наследницей огромной и растущей Испанской империи в Европе и в Америке, тогда как её муж Филипп, уже правитель Фландрии и Бургундского герцогства, был вероятным наследником своего отца на императорском троне. Перед Хуаной и Филиппом лежало самое богатое наследство в мире.
Для этого не подходили ни Хуана, ни Филипп. Филипп был молодой красавец с льняными волосами, во многих отношениях плейбой, хитрый, нечестный, эгоист и юбочник. «Ничто, — как заметил современник, — похоже, его так не привлекало, как хорошенькие женские мордочки». «Его несёт, — сообщал Фуэнсалида в феврале 1505 г., — с одного банкета
С самого начала семейной жизни Хуана проявляла патологическую ревность к своему мужу и совершенно не могла находиться в разлуке с ним. Филипп приехал в Кастилию принцем-консортом, которым он должен был стать после смерти матери Хуаны, Изабеллы, но так как ему не нравились ни испанские обычаи, ни люди, он поспешил домой, оставив жену в Испании. Разлучённая с мужем, она растерялась, нервничала, её мучила бессонница, и она потеряла аппетит. Она сидела целыми днями, подавленно глядя в землю, глубоко возмущённая и обиженная тем, что не может поехать к Филиппу. Когда её мать, королева Изабелла, запретила ей отплыть во Фландрию из-за опасных зимних штормов, её действия показали, в какой опасности её психическое равновесие, так как она бежала из замка де ла Мотта около Медины дель Кампо, где она жила, и даже после того, как её заставили вернуться, она провела ночь и половину следующего дня, сидя угрюмо около опущенной решётки ворот под открытым небом. И только после того, как её больная мать, Изабелла, пообещала, что ей разрешат отплыть во Фландрию, чтобы воссоединиться с мужем, её глубокая меланхолия, казалось, несколько отступила.
И всё же во Фландрии она вела себя так, что даже её муж начал подозревать, что она, возможно, психически неуравновешенна. Безусловно, его собственное поведение помогло спровоцировать расстройство. «Донна Хуана, — рассказывает летописец, — почувствовала перемену, которая произошла в любви принца. Его отношение к ней сильно отличалось от первоначального; и как женщина, которая любила его безмерно, она старалась обнаружить причину этого изменения. Ей сказали, что у эрцгерцога есть любовница, необыкновенной красоты благородная дама, в которую он страстно влюблён». Когда Хуана увидела, что та, о которой говорят, что она любовница принца, прячет в свой корсаж послание, сообщают, что она выхватила его у неё; но та вырвала его обратно и проглотила. В ярости Хуана набросилась на соперницу, отрезая ей локоны ножницами. Когда женщина пыталась защищаться, Хуана пырнула её в лицо. «Принцесса была в такой ярости, что, как разгневанная львица, кинулась на свою соперницу и, говорят, поранила и изуродовала её, а затем приказала остричь ей волосы до корней». Естественно, отношения между мужем и женой становились всё хуже. На Хуану «так подействовало это отношение мужа… она слегла в постель и почти лишилась рассудка». Филипп, боясь, что она, возможно, теряет рассудок, поручил её казначею, Мартину де Мохака, ежедневно записывать видимо ненормальное поведение жены.
К личной драме добавился политический кризис, вызванный смертью её матери, Изабеллы Кастильской, 23 ноября 1504 г., после которой Хуана, по крайней мере номинально, стала королевой Кастилии со всеми её богатствами и огромными ресурсами, ибо именно кастильцы колонизировали и эксплуатировали вновь открытые земли в Америке. По завещанию Изабелла признала Хуану своей «наследницей и законной преемницей», с условием, что если её не будет в королевстве или «если будучи здесь, она не проявит желания или способности править или вести дела в нём», её отец, Фердинанд Арагонский, должен «править, управлять и вести дела королевства от её имени». Условие говорит о том, что Изабелла сомневалась относительно способностей своей дочери и открыто предлагала Фердинанду взять власть от имени Хуаны.
На Хуану теперь начали оказывать давление, с одной стороны, её муж, у которого у самого были планы на её кастильское наследство, а с другой — её отец, который намеревался сохранить свою власть над объединённой Испанией, и в результате её психика всё больше расстраивалась и она всё глубже погружалась в депрессию, из которой так и не смогла выйти. Фердинанд распространялся о правах своей дочери, говоря, что намерен действовать только как регент от её имени. Филипп настаивал на правах своей жены, чтобы он мог выступать в роли короля-супруга, но чтобы доказать своё право действовать от имени своей жены, он использовал сведения, которые собрал Мохака, чтобы поставить под сомнение её психическое здоровье. «В Испании, — как она жалобно писала 3 мая 1505 г., — объявлено, что я не в своём уме… Я знаю, что король, мой муж и господин, написал в Испанию, как-то жалуясь на меня, чтобы оправдаться самому. Но это дело касается только нас, родителей и детей… единственной причиной была ревность». Но единственное, что оставалось Хуане, чтобы защитить своё наследство, это протестовать, когда её муж и её отец старались прийти к соглашению о будущем управлении её королевства. И Филипп, и Фердинанд вели себя неопределённо, но ни один из них не проявил никакого сострадания, не говоря уже о понимании, к несчастной королеве. «Знаете, — раздражённо писал Филипп, — когда она ждёт ребёнка, ей свойственно злиться без причины».