Безумный барон 2
Шрифт:
— Так точно, — проскрежетал Ратмир, не поднимая глаз.
Приказ он принял, как солдат. И он его выполнит. Мой личный конвой, а по совместительству — палач, который без колебаний исполнит приказ, если я вдруг решу, что мой поводок слишком короткий.
— Отлично. Маг Елисей!
Бедный парень, до этого пытавшийся слиться с колонной, дернулся, будто его ткнули шилом. Сделав пару неуверенных шагов, он почти рухнул в поклоне.
— В-ваша светлость… я… я не могу! — лепет Елисея походил на отчаянный писк мыши, которую за хвост вытащили из норы. — Мои знания… они не подходят для… для этого. Методы
— Маг Елисей, — голос Легата превратился в ледяной шепот, от которого, казалось, иней пошел по стенам. Он не кричал, нет, он просто объяснял правила игры. — Приказы Императора не обсуждаются. Они исполняются. Или вы предпочитаете продолжить свое обучение в рудниках на ледяном острове Скорби? Говорят, тамошний климат очень способствует концентрации.
Елисей вздрогнул так, будто его ударили. Побледнев еще сильнее, он сжался, и в его глазах, полных ужаса, отразилось понимание: это не предложение, а приговор.
И вот тут я решил, что с меня хватит быть пассивной фигурой на его доске.
— Постойте, — мой голос прозвучал ровно, безэмоционально, но заставил всех в зале замереть. — Я, кажется, еще не дал своего согласия на кандидатуру.
Голицын медленно повернул голову, и в его лисьих глазах мелькнуло удивление, тут же сменившееся хищным интересом. Он ждал бунта. Ждал, что я откажусь, но я не собирался играть по его правилам.
Подойдя к Елисею, который от моего приближения вжал голову в плечи так, что, казалось, вот-вот провалится сквозь пол, я положил руку ему на плечо. Парень вздрогнул, как от удара током, и замер, боясь дышать.
— Ты прав, Елисей. Твои знания действительно бесполезны, если пытаться применять их по учебнику, — сказал я, поворачиваясь к Легату и глядя ему прямо в глаза. — Но мне нужен не канонический маг. Мне нужен исследователь. Тот, кто сможет забыть все, чему его учили, и начать думать. Анализировать. Искать закономерности там, где все видят только хаос.
Я не просто принял его «шпиона». Я тут же дал ему задание, переподчинив его себе на глазах у всех. Наглая, открытая пощечина Легату, и тот ее почувствовал. Желваки на его лице напряглись, но он промолчал, лишь едва заметно кивнул. Возразить — значит, признать, что Елисей был его человеком. Шах и мат, старый лис. Теперь это моя фигура.
— Я… да… Магистр, — пролепетал Елисей, и в его глазах на смену животному ужасу пришло недоумение.
«Интересная социальная конструкция. Напоминает модель содержания нестабильных объектов в твоей памяти: один охранник, один техник, один наблюдатель», — с бесстрастием машины прокомментировала Искра. — «Только техник теперь работает на объект. Эффективность контроля снижена на сорок процентов. Мне нравится».
Легат перевел взгляд на Арину. Она даже не подумала кланяться, вместо этого вскинув подбородок. В ее глазах плескался такой ледяной, презрительный огонь, которым можно было бы резать стекло.
— Леди Арина, — Голицын слегка склонил голову, изображая уважение, которое никого не обмануло. — Ваш статус «особого консультанта» дает вам право находиться рядом с Магистром в любое время. Ваша… экспертиза будет неоценима.
Она посмотрела на меня и одними губами, почти незаметно, выдохнула одно-единственное
Вот и все. Отряд в сборе. Мой тюремщик, мой новый научный сотрудник и моя канарейка. И над всеми ними — Голицын, который только что понял, что поводок в его руке может оказаться слишком коротким. Представление было окончено. Или, наоборот, только начиналось.
Старый лис, Легат Голицын, с трудом сохранял невозмутимое выражение лица, однако в его глазах, в самых уголках, плясали крошечные, злые огоньки. Он проиграл раунд, но не партию. И сейчас, я это чувствовал каждой клеткой, он собирался выложить на стол свой главный козырь.
Вишенка на торте, как говорится, подается последней, когда гость уже наелся и не может дать сдачи.
Глашатай, который уже было с облегчением свернул пергамент и приготовился слиться с гобеленом, вдруг замер. Поймав тяжелый, приказывающий взгляд Голицына, этот тощий хмырь побледнел так, что его можно было использовать в качестве холста для натюрморта. Его руки, державшие пергамент, затряслись, как у алкаша с похмелья. С видимой неохотой, будто разворачивая собственный смертный приговор, он снова раскатал свиток.
По залу пронесся шепоток, похожий на шелест сухих листьев. Все поняли. Это еще не конец.
— И… и последнее… — голос глашатая сорвался, превратившись в жалкий писк. Он откашлялся, пытаясь придать себе веса, но получилось так себе. — Первый приказ Его Императорского Величества новому Магистру Аномалий!
Я не стал ждать. Вместо этого, я подошел к столу президиума и сам вырвал пергамент из дрожащих рук глашатая. Тот испуганно пискнул и отскочил, будто я его кипятком ошпарил.
— Хватит этого театра, легат, — сказал я, пробегая глазами по строкам. — Если Император хочет отправить меня на убой, давайте без этих пафосных прелюдий. Мы здесь все взрослые люди.
Голицын на мгновение замер. На его лице промелькнуло удивление, тут же сменившееся хищным, азартным блеском. Он не просто ждал — он наслаждался моим вызовом, моим перехватом инициативы.
— Вы, как всегда, нетерпеливы, Магистр, — с ядовитой вежливостью произнес он. — Но раз уж вы так настаиваете…
Обводя взглядом зал, я поймал на себе полный плохо скрываемого злорадства взгляд Кривозубова. Рядом, наоборот, нахмурился Ратмир, его рука легла на эфес меча — не для атаки, а по привычке солдата, чующего засаду. Взгляд наткнулся на Арину. Она не отводила глаз, и в них плескалось не страх, а холодное, аналитическое ожидание. Она тоже понимала, что это — ключевой момент. Развязка.
«Расчет вероятности», — бесстрастно констатировала Искра. Ее синтетический голос был единственным спокойным звуком в моей голове. — «С вероятностью в девяносто восемь целых, семь десятых процента, следующий приказ будет классифицирован как „самоубийственная миссия с низкой вероятностью возвращения“. Это стандартный протокол Империи для утилизации нестабильных, но полезных активов».
— Спасибо, подруга, я и без тебя догадался, — мысленно прошипел я.
Внутренний холод, до этого бывший просто фоном, сжался в тугой, звенящий комок. Вот она. Плата. За власть, за спасение, за то, что я еще дышу. Империя не прощает долгов, она их облекает в форму приказов.