Безумный барон
Шрифт:
Это был конец. Я понял это с ужасающей ясностью. Мы проиграли. Мой хитроумный план, мои «Стрекозы» — все это оказалось бесполезным против простой, грубой силы и численного превосходства.
Неужели это все? Неужели я привел всех этих людей сюда, чтобы они вот так бессмысленно погибли?
Последний щит Елисея дрогнул и лопнул с тихим, жалобным звоном, как расколотый хрусталь. Путь был свободен. Две невидимые удавки концентрированной пустоты устремились к моему беззащитному магу. Я видел, как расширились его глаза, в которых отразилось неминуемое. Он даже не пытался больше защищаться. Просто
Ратмир взревел, пытаясь прорубиться сквозь стену щитов, но его тут же блокировали трое вражеских воинов. Я отчаянно отбивался от своего противника, но понимал — не успею. Секунда. Может, меньше. И все будет кончено.
В этот момент, на самом краю пропасти, когда отчаяние уже готово было поглотить меня, в голове пронеслась шальная, самоубийственная мысль. План родился из чистого инстинкта, из нежелания сдаваться. Жертва. Нужно было отвлечь хищников. Бросить им другую, более сочную, более соблазнительную приманку.
Я сам.
Вернее, не я. А то, что висело у меня на поясе.
«Искра!» — мой мысленный приказ был не просьбой, а криком, выстрелом, последней ставкой в проигранной партии. — «Полная мощность! Сбросить маскировку! Покажи им все, на что ты способен!»
Ответ был мгновенным.
Меч в моей руке перестал быть куском стали. Он ожил. Изнутри, из самого его сердца, ударил такой ослепительный, такой чистый столб серебристого света, что на мгновение сама Долина Пепла, эта земля мертвых, отступила. Воздух вокруг меня загудел, наполнился силой, от которой затрещали камни под ногами. Моя простая кожаная броня покрылась тонкой, переливающейся пленкой энергии. Аура, которую я до этого момента тщательно скрывал, которую Искра держала под замком, вырвалась наружу, как джинн из бутылки.
Это было заявление, декларация силы. На поле боя, где до этого момента был лишь один источник концентрированной, божественной магии — Инквизитор Валериус, — внезапно появился второй. И этот второй источник был не слабее. Он был иным — диким, необузданным, могущественным.
Для обычных воинов это было лишь ослепительной вспышкой. Они зажмурились, прикрывая глаза. Но для «Рассекающих» это было подобно удару грома.
Их восприятие, обостренное до предела, нацеленное на уничтожение магии, вдруг получило такой информационный удар, от которого их система дала сбой. Они охотились на маленького, слабого мага, предвкушая легкую добычу. И вдруг, в нескольких метрах от них, вспыхнула сверхновая. Появилась вторая цель, более опасная.
Две невидимые удавки, уже почти коснувшиеся Елисея, замерли в воздухе. «Рассекающие» остановились. Их инстинкт хищника, главная программа, нацеленная на уничтожение сильнейшей магической угрозы, дала сбой. Произошла перегрузка выбора цели.
Кого атаковать? Слабого мага? Или этого нового, непонятного, сияющего, как солнце, барона, который только что продемонстрировал силу, сопоставимую с силой самого Инквизитора?
Их коллективный, мертвый разум на долю секунды впал в ступор. Они стояли неподвижно, их головы были повернуты то в сторону Елисея, то в мою. Они не могли решить. Их отлаженный механизм, их главная тактика, основанная на концентрации атаки, сломалась.
А
Я выиграл нам несколько секунд. Драгоценных, бесценных секунд. Я прекрасно понимал, какую цену мне придется за это заплатить. Я раскрыл свой главный козырь. Я показал всем — и врагам, и союзникам, и, что самое страшное, судьям на холме — свою истинную силу.
Теперь я был аномалией. Угрозой. И я только что нарисовал на своей спине огромную, сияющую мишень.
На долю секунды антимаги застыли, как сломанные механизмы. А потом инстинкт взял верх. Они кинулись ко мне. А я сделал единственное, что пришло в голову. Я начал собирать энергию. Да, я не могу аккумулировать ее в себе (по какой-то причине мой организм не способен на такое), но я мог направить эту энергию в другое место. В Елисея, например. А лучше не в него. В Искру. Странно, но вокруг не было точек-доноров в идее людей. Это место было каким-то иным, я только сейчас это заметил. Более того, я смог эту энергию собрать. И впихнуть в меч. Я стал огромным насосом, который впихивал и впихивал в Искру все больше и больше. Я дал мечу только одно задание: «Убить врагов».
Все «Рассекающие» одновременно, как по команде, развернулись. Их мертвые глаза, уставились на меня.
Я заметил боковым зрением, как на лице Легата Голицына, наблюдавшего с холма, отразился ужас. Он понял, что происходит что-то не то, но было уже поздно.
Потоки чистой аннигиляции, удары концентрированной пустоты, способных стереть с лица земли небольшой замок, слились в один чудовищный, безмолвный импульс. И этот импульс обрушился на меня.
Они не пытались меня убить. Они не метали в меня огненные шары. Они пытались сделать то, для чего были созданы — «рассечь» ауру. Уничтожить магическую суть.
Но аура Искры не рвалась. Она была как алмаз, который пытаются расколоть куском глины. Она сопротивлялась.
И в этот момент произошел чудовищный магический резонанс. Пустота столкнулась с Порядком. Небытие — с незыблемой структурой.
Я только уловил суть, не понимая ни глазами, ни сознанием. Меч сотворил сотни черных точек, эдаких черных дыр, которые втянули в себя «Рассекающих». Искра, я это чувствовал, обрела более взрослое сознание.
А «Рассекающие» не были готовы к такому. Они никогда не сталкивались с чем-то, что не могли поглотить. Они попали под удар своей же собственной силы. Их внутренняя, хрупкая система, баланс на грани самоуничтожения, не выдержал такого.
Их внутренняя пустота детонировала.
Один за другим, они растеклись по пространству, будто их ластиком кто-то стирал. Черные фигуры просто исчезли. Без крика, без огня. Они схлопнулись, оставив после себя лишь облачка серого пепла, которые тут же подхватил и развеял ветер Долины.
Элитный отряд магов Рода Орловых перестал существовать.
Над полем боя воцарилась гробовая, звенящая тишина. Воины Орловых застыли, в ужасе глядя на то место, где только что стояли их главная сила и гордость. Мой отряд, измотанный, но почти в полном составе, с трудом стоял на ногах, не веря своим глазам.