Безумный поклонник Бодлера
Шрифт:
– Ольга! Ты дома? Принимай гостей!
Стоя за необъятным стволом старого дуба, я наблюдала, как на крик выбежали оба полицейских.
– Будьте любезны, документики предъявите! – требовательно проговорил один, направляясь к Левченко.
Володя нехотя полез во внутренний карман, старательно оттягивая время. Второй полицейский продолжал стоять в дверях веранды, всем своим видом выражая бдительность. А больше из дома никто не показался. Значит, здесь их всего двое. Стараясь и дальше ступать неслышно, я медленно двинулась в обход коттеджа к окнам спальни. Судя по содержанию «Мученицы», действие бодлеровского повествования происходит именно там. А в спальной комнате Гуляева постоянно держит окна открытыми, значит, можно попробовать добыть предпоследний цветок этим путем. Идея казалась безумной, но терять мне уже было нечего, и осознание того, что в конце пути меня постигла неудача, придало мне сил и решимости. Встав на цокольный выступ, я подтянулась на руках и заглянула в комнату. В лицо пахнуло прелыми цветами и сладковатым смрадом запекшейся крови. Залитая кровью круглая Ольгина кровать утопала в увядших цветах, а в центре ложа как-то уж очень театрально раскинулось обезглавленное тело подруги. Кроме золотистой подвязки на ноге, на ней ничего больше не было. Ощущение, что меня кто-то сверлит взглядом, не покидало с первой секунды пребывания в комнате. Переведя глаза на журнальный столик, я похолодела – на меня смотрела мертвая голова Гуляевой. Искусно уложенные длинные черные волосы обрамляли
Перемахнула через подоконник и, ступив на землю, быстро двинулась в сторону железнодорожной станции, следуя указателям. Я не оборачивалась, хотя мне очень хотелось вернуться к машине и помочь Володе. Но я не имела на это права. Я просто обязана выжить и получить обещанную мне свободу. Я уходила все дальше и дальше от дома подруги, пока вдруг не вспомнила, что в сумке лежит очередное стихотворное послание от моего врага. Присев на поваленный ствол березы, я вынула листок и пробежала текст глазами.
Здесь, в одиночестве ее необычайном, В портрете – как она сама Влекущем прелестью и сладострастьем тайным, Сводящем чувственность с ума, — Все празднества греха, от преступлений сладких До ласк, убийственных, как яд, Все то, за чем в ночи, таясь в портьерных складках, С восторгом демоны следят. Но угловатость плеч, сведенных напряженьем, И слишком узкая нога, И грудь, и гибкий стан, изогнутый движеньем Змеи, завидевшей врага, — Как все в ней молодо! – Ужель, с судьбой в раздоре, От скуки злой, от маеты Желаний гибельных остервенелой своре Свою судьбу швырнула ты? А тот, кому ты вся, со всей своей любовью, Живая отдалась во власть, Он мертвою тобой, твоей насытил кровью Свою чудовищную страсть? Схватил ли голову он за косу тугую, Признайся мне, нечистый труп! В немой оскал зубов впился ли, торжествуя, Последней лаской жадных губ? – Вдали от лап суда, от ханжеской столицы, От шума грязной болтовни, Спи мирно, мирно спи в загадочной гробнице И ключ от тайн ее храни. Супруг твой далеко, но существом нетленным Ты с ним в часы немые сна, И памяти твоей он верен сердцем пленным, Как ты навек ему верна [14] .14
Перевод В. Левика.
Продолжение «Мученицы». Ну и зачем оно мне? Можно было вполне ограничиться первой частью стихотворения. Следовательно, это не может быть бессмысленным посланием. Для чего-то этот листок мне нужен. Только бы понять, для чего!
Но за подарком одной королевы последовал подарок от королевы другой. После суда прошло уже несколько дней, а Шарль все никак не мог успокоиться. Коротко стриженный, в рубашке с расстегнутым воротом, похожий на висельника перед казнью, он сидел за столиком ресторана над тарелкой с маринованными овощами и соленым мясом, ибо принципиально не ел ничего натурального, и кривил тонкие губы в язвительной ухмылке. Газета в его маленьких, холеных, почти женских руках подрагивала, а все внутри клокотало от ярости. Он только что прочел злобный пасквиль, автор которого выдвигал гипотезу, что поэт Бодлер лишь в собственных мечтаниях так испорчен. На самом же деле певец «Цветов зла» знает о сладострастии лишь понаслышке, являясь новичком в царстве порока. Какие гнусные инсинуации! Уж можете поверить, Шарль Бодлер достаточно порочен, чтобы стать притчей во языцах среди тех, кто его знает. С раннего детства Шарль мечтал быть актером и сценой выбрал собственную жизнь. Злые выходки и эпатаж – вот его стихия. В кругу друзей он как-то холодно осведомился, а ели ли они когда-нибудь мозги младенца? В ответ на изумленное молчание надменно пояснил, что напоминают они мякоть недозрелого ореха и очень вкусны. Нынешнему домовладельцу, сделавшему Шарлю замечание за шум по ночам, Бодлер дерзко ответил, что понятия не имеет, о чем тот говорит. В гостиной он всего лишь колет дрова, а в спальне таскает за волосы любовницу. Ну и чтобы совсем уж казаться исчадием ада, поэт уверял всех вокруг, что переплет его записной книжки выполнен из человечьей кожи. Мелочи вроде доведенных до белого каления официантов, без которых Шарль считал вечер в ресторане проведенным впустую, не стоит принимать в расчет. Они обыденны, а, следовательно, не экстравагантны.
Бодлер скомкал никчемную газетенку и, расплатившись, покинул ресторан. По смрадным парижским улочкам он вернулся в меблированные комнаты и среди счетов от кредиторов неожиданно обнаружил письмо, написанное изящным дамским почерком. Не переставая ломать голову, кому он мог понадобиться, Бодлер открыл послание и нашел в надушенном конверте письмо от «Президентши». Возбужденная былыми воспоминаниями, Аполлония решила подсластить Шарлю горькую судебную пилюлю и с самоуверенностью королевы, привыкшей покорять сердца всех без исключения мужчин, сообщала поэту, что готова ему отдаться. Обескураженный столь странным направлением мысли госпожи Сабатье, – ведь он всего лишь просил ее о помощи! – Бодлер уселся за стол, отодвинул рукописи и взялся за лист бумаги. В ответном послании ему пришлось сделать вид, что все эти годы, что они не виделись, Шарль только и мечтал о счастье обладать прекрасной Аполлонией. Деваться было некуда. Он сам разбудил этот вулкан страсти и должен был, как человек галантный, довести роль влюбленного до конца. Ему тут же назначили свидание, подгадав рандеву к моменту отсутствия покровителя мадемуазель, и Шарль, негодуя и сердясь на абсурдную ситуацию, в которую сам себя загнал, двинулся в особняк к Моссельману, где ныне проживала «Президентша». В дверях поэта встретила мясистая дама с широкими бедрами, ни капли не походившая на юную грациозную хозяйку артистического салона, какой Шарль помнил свою музу. При виде смешливой толстушки поэт даже испытал опасения, что у него с ней ничего не выйдет,
В тот день Шарль получил небольшую подачку от матери и торопился к своей бедной девочке, желая порадовать Жанну шоколадными конфетами и фруктами. Он подходил к обшарпанной двери ее скромного жилища, которое, опять же, оплачивал из своего кармана, когда услышал истошные крики Жанны:
– Тупоголовый ублюдок! Как ты посмел заложить браслет? Мало тебе того, что Шарль нас кормит и поит? Тебе все мало, рожа твоя ненасытная! Теперь Шарль ни за что не станет нас содержать!
– Не ори, – хмыкнул брат. – Черт с ним, с браслетом, твой поэт тебе еще подарит. Лучше вспомни, как мы с тобой кутили на его денежки. Лихие были деньки! Ну же, Жанна! Приласкай меня, крошка…
Волнуясь за Жанну и не понимая, о чем идет речь, Шарль торопливо распахнул дверь и почти вбежал в жалкую комнатенку, освещенную лишь падающим из оконца под потолком светом. Он с тревогой смотрел на кровать, но там, на месте его Жанны, которую Бодлер оставил только вчера, лежала высохшая старая ведьма, в которой смутно угадывались черты его девочки. Непередаваемый ужас охватил Бодлера. Неужели это Жанна, которую он любил всю свою жизнь? Где были его глаза? Не в одну же ночь она стала хитрой пронырой с жадным взглядом и цепкими пальцами? И братец этот из бывших ее любовников, это же очевидно! Наивный слепец, он дал провести себя шайке мошенников!
Шарль дико глянул на потрепанную пьянчужку, которой посвятил свои лучшие годы, на ее приятеля-альфонса, тянувшего из него соки, и выскочил из комнаты вон. С поэта точно упали шоры. Все эти годы, прожитые бок о бок с Жанной, он стремился стать известным, затмить собой признанных мэтров, а чего достиг? Да, безусловно, его имя знают в Париже, но горожане охотно обсуждают процесс над Бодлером, а не его стихи. «Цветы зла» не вызывают большого интереса. Их мало кто читал. Ну и зачем он так страдает, выворачивая себя наизнанку? Для чего терпит все эти унижения и грязь? Не проще ли внять увещеваниям Каролины и встать на путь исправления? Шарль вступит в Академию, станет академиком и наконец-то порадует мать. Он будет прилежным прихожанином и прямо завтра отправится в церковь, чтобы возблагодарить господа на ниспосланное просветление.
Библиотечный штамп я заметила при более детальном осмотре книжной страницы. Размытый от времени лиловый оттиск находился в самом низу, прямо под текстом, и принадлежал библиотеке частной школы «Романтик». Ощущение близкой разгадки заставило меня рывком подняться с поваленного дерева и почти бегом устремиться к железнодорожной станции. Смыв в туалете вокзала наспех нанесенную в Володиной машине косметику и предварительно разменяв фальшивую пятитысячную купюру в табачном ларьке, я купила билет до Москвы и уже через сорок минут шла по площади трех вокзалов. Кидая беглые взгляды в витрины магазинов, я с удовлетворением отмечала, что мало чем похожу на самоуверенную холеную стерву, какой была всего лишь несколько дней назад и которую разыскивает полиция. Наверное, я производила впечатление измученной жизнью беженки, каковой я, в сущности, и являлась. И это меня вполне устраивало. Так меньше подозрений. Спустившись в метро, я, следуя действиям окружающих, отстояла длинную очередь в билетную кассу, купила карточку на одну поездку и, пройдя через турникет, спустилась в метро. Ощущение было более чем странное. В метро я не каталась с самого детства и уже даже забыла, как оно выглядит. В полдень народу на станциях было немного, и я, как в первый раз, изумленно осматривалась по сторонам, ощущая себя и впрямь приезжей откуда-то издалека. Это мое «далеко» звалось «успешная жизнь», и надо сказать, что я уже не только не сожалела об ее утрате, но даже радовалась, что все так получилось. Из-за мерзавца, пытавшегося загнать меня в угол, я обрела сразу два бесценных сокровища – любимого человека и смысл жизни. Я уже знала, чем буду заниматься, если все закончится благополучно. Мой предпринимательский талант наконец-то найдет себе применение и устремится в мирное русло, за что отдельное спасибо моему врагу. Но лирика лирикой, а мне необходимо выяснить, кто и за что меня так ненавидит. Если говорить о «Романтике», то там я насолила многим, ибо была общепризнанной звездой. Все мальчишки, к досаде девочек, ходили за мной хвостом, но я не обращала на них внимания. Должно быть, парни чувствовали мою порочность, ведь я к тому времени уже познала взрослую жизнь в страстных объятиях Лучано. К тому же я любила биолога и смотрела на одноклассников как на ничтожества. Парни это видели и бесились. Герман Игоревич явно отвечал мне взаимностью, и если бы меня не забрали из школы, я бы наверняка закрутила с ним роман. Думаю, мне мстит какой-нибудь свихнувшийся от неразделенных чувств бывший одноклассник, по моей вине навечно утративший душевный покой. И, выяснив, кто последним брал книгу Бодлера из библиотеки моей последней московской школы, я прямо сейчас узнаю имя своего недруга. Преисполненная решимости положить конец опостылевшим загадкам и тайнам, я поднялась по эскалатору, вышла из метро и устремилась к стоящему на соседней улице зданию детского сада, много лет назад переданного «Романтику». Прохаживаясь неподалеку от школьной ограды, я начала придумывать предлог, под которым проникну в знание. Усатый охранник на входе вдруг пристально вгляделся мне в лицо и поманил пальцем. Я подумала, что он меня с кем-то путает, но охранник сверился с листком, который держал в руках, и снова махнул рукой. Я подошла, и он проговорил:
– Кира Романовна Александрова? Проходите, на вас заказан пропуск.
Заглянув в листок, я увидела свое фото и оформленный по всем правилам пропуск, выписанный на мою девичью фамилию. У меня отлегло от сердца. Хотя бы в полицию не заберут.
Серой мышкой прошмыгнула во двор и поднялась по ступеням, поймав на себе изучающий взгляд водителя школьного автобуса. Со дня моего пребывания в стенах этого учебного заведения прошло десять лет, обслуживающий персонал сменился, но мне почему-то казалось, что меня здесь отлично знают и только прикидываются, что видят в первый раз.