Безумный поклонник Бодлера
Шрифт:
На этот раз, вне всяких сомнений, стихи отсылали меня к единственной подруге. Ольга недавно перекрасилась из блондинки в жгучую брюнетку, заявив, что ее новому возлюбленному так больше нравится. Рука моя дрогнула, взгляд переместился на спящую фигуру под одеялом. Нас двое в сторожке – я и он. Мой мужчина. Тот, кого я, оказывается, любила всю свою жизнь. И самое ужасное, что, кроме Володи, положить стихи мне в сумку больше некому. Так, может, он и есть таинственный Ольгин возлюбленный? Не зря же подруга наотрез отказывалась нас познакомить. Только похвасталась коттеджем на Новой Риге, который он ей подарил. Может, Левченко лишь прикидывается бедным-несчастным, а сам богат, как Крез, и в душе издевается над моей доверчивостью, мстя за обманутую бабушку? Сжав в кулаке
– Вставай! Просыпайся! Я знаю! Это ты! Не отпирайся! А Ольга что тебе сделала? Ее-то за что? – кричала я, молотя по предателю кулаками.
Не понимая спросонья, чего от него хотят, Лев растерянно смотрел на меня, щурясь от яркого электрического света.
– Кира, что-то случилось? – с недоумением повторял он. – Что? Говори!
– Ты сволочь, Левченко! – Злые слезы потекли по щекам. – Какого черта ты подсовываешь мне эти пакостные бодлеровские вирши? Вчера вечером, когда я сидела на скамейке и ждала, когда ты переоденешься, стихов в сумке еще не было, а сегодня вот, пожалуйста! Полюбуйся!
Вовка взял из моих трясущихся рук листок и пробежал глазами. Лицо его стало жестким, на скулах заходили желваки. Он поднялся с кровати и, как был, в трусах и с голым торсом, направился к установленной при входе в сторожку сигнализации. Нажав на кнопку, некоторое время молча ждал. Я тоже ждала, с тревогой наблюдая, что будет дальше, и не зная, верить ему или нет. А вдруг Лев разыгрывает сцену, чтобы усыпить мою бдительность?
Мамай вбежал в сторожку минут через пять, держа в руке пищащую рацию. Наспех надетая на голое тело форменная куртка была расстегнута, глаза тревожно бегали в поисках злоумышленника, о котором сигнализировал его заместитель. Как только начальник охраны оказался в сторожке, Вовка в мгновение ока скрутил его и, завалив на пол, прижал коленом голову к потертой половице.
– Рассказывай, гад!
– Что рассказывать? – просипел Мамаев.
– Что за стихи кладешь Кире? Ведь это ты делаешь? Не мотай башкой! Лучше признайся, я ведь задушу, ты меня знаешь!
Распластанный на полу Сергей посинел и закатил глаза, колотя ладонью по половицам и прося пощады.
– Я скажу… Все скажу… Отпусти, – чуть слышно выдохнул он. – Ну да, пришел и положил ей в сумку, когда вы спали.
Конечно! Я проснулась от скрипа двери! Вовка ослабил хватку, и его приятель быстро заговорил:
– Вы идиоты! Вы понятия не имеете, на кого поднимаете хвост! Это страшный человек. Лучше не рыпайтесь, делайте что он говорит.
– Кто – он?
– Я не знаю. Все зовут его Седой. Я должен ему крупную сумму денег и отрабатываю долг. Больше я ничего не скажу, иначе мне не жить.
– Тебе и так не жить, – прошипел Лев, снова наваливаясь коленом на горло коллеги. – Выкладывай все, что знаешь, а то сдохнешь прямо сейчас.
– Сразу после армии я пошел работать в милицию и женился на своей дуре, – тараща глаза, захрипел рассказчик, – и жена мне плешь проела, что у нас нет собственной квартиры и мы живем с родителями. Я взял ипотеку и купил однушку в Строгино. И тут меня турнули с работы по сокращению штатов. Я потыркался туда-сюда – везде фигово. Но ипотеку как-то надо выплачивать, и я подписался перевозить наркоту. Мне передавали пачки таблеток, так называемый «винч», и я доставлял посылки по указанному адресу. Но однажды моя дура обнаружила сумку с посылками и смыла таблетки в унитаз. Товару было на бешеные бабки, и мои работодатели включили счетчик. Когда долг достиг астрономической суммы, меня отловили на улице, сунули в багажник машины и привезли на какую-то квартиру. Человека, который меня встретил, я видел в первый раз в жизни. Его называли Седой. Он усадил меня на стул и сказал: «Сережа, ты меня сильно расстраиваешь. Твой долг так огромен, что тебе не расплатиться со мной, даже если ты продашь квартиру, свою и родительскую, почки, печень и сердце, а также жену, целиком или на запчасти. Но я могу забыть о деньгах, если ты выполнишь то, о чем попрошу. Мне нужно, чтобы ты устроился работать туда, куда я тебе скажу, и
– Где ты их берешь?
– В условленном месте. В нише под мостом.
– Чего Седому от нас надо?
– Честно, брат, не знаю.
– Как он выглядит?
– Здоровый такой, накачанный. Весь в татуировках. И совершенно седой.
– Ладно, живи, падаль.
Вовка отпустил Мамаева и, сердито сопя, начал одеваться. Помятый начальник охраны сразу же кинулся к крану, открыл воду и сунул голову под бьющую струю. Я тоже стала торопливо натягивать джинсы и пуловер, вынутые из чемодана, ибо юбка и блузка были сильно измяты. Мы вышли из сторожки на рассветную улицу и, услышав, как щелкнул за нами замок запираемой изнутри двери, устремились к машине.
– На этот раз Ольга, это точно, – задыхаясь от быстрой ходьбы, говорила я. – Я уверена, что очередной цветок мы найдем в ее доме.
– Адрес знаешь?
– Была у нее однажды. Могу показать, как проехать.
– Есть какие-то соображения относительно Седого?
Соображения были. Да что там соображения, после рассказа Сергея я точно знала, кто обложил меня со всех сторон. Продажа наркотиков в лотерейных клубах испокон веков была вотчиной ребят Ефима Борова, но пару месяцев назад их прогнали из всех «Везувиев» разом. Я не вникала в эти детали, просто на месте парнишек Борова вдруг увидела других ребят. Они продавали какую-то неведомую мне дурь в пилюльках, называвшуюся «винч». Мне это неинтересно, за этим следит моя полицейская крыша. Но Фима Боров с новыми порядками не согласился и стал валяться у меня в ногах, упрашивая решить вопрос в его пользу. Ну, я и пообещала, хотя и не думала помогать. Вероятно, что Боров раззвонил о моем обещании по всей Москве, и Седой, как поставщик «винча», решил принять превентивные меры.
– Никаких мыслей на этот счет, – пожала я плечами.
– С наркотиками никак не сталкивалась?
– Ни разу в жизни.
Мы проехали половину пути, когда вдруг зазвонил Володин мобильник. Одной рукой придерживая руль, Лев вынул аппарат из кармана и, взглянув на дисплей, удивленно вскинул брови.
– Серега звонит.
– Ответь, – посоветовала я.
Он нажал на клавишу приема, и в отстраненной от Вовкиного уха трубке я услышала приглушенный голос Мамаева:
– Вольдемар, ты бумажник с правами забыл. Без прав никак нельзя. Вернись.
Мамай говорил с тоскливыми интонациями, и это не могло не насторожить.
– Думаю, надо повернуть обратно, – пробормотала я.
Развернувшись на светофоре, мы понеслись в сторону центра Москвы. Въехали на стоянку и затормозили на привычном месте. Выбираясь из машины, я заметила, что дверь сторожки приоткрыта, а замок сорван и болтается на одном гвозде.
– Хвала небесам, что Жак не дожил до судилища над тобою, Шарль! – Каролина воздела руки в немой мольбе. – Такого позора генерал бы не перенес.
Бодлер криво усмехнулся, глядя на траурное одеяние матери. После похорон любимого мужа Каролина уединилась в Онфлере, в особняке на высокой скале, возвышающейся над портом, как Олимп. Этот дом перед самой своей смертью купил отчим для летних выездов на природу. Особняк был роскошный, с просторными комнатами, рабочим кабинетом, гостиной, верандой, застекленной галереей, садом, террасой, служебными помещениями и конюшней. Шарль ждал, что теперь, когда Опика не стало, мать попросит его перебраться к ней жить. И, не дождавшись, наведался в Онфлер сам. Каролина встретила сына неприветливо.