Безумный

Джеймс Онли

Август замялся, прежде чем ответить:

— Нет.

Пальцы Лукаса замерли.

— Нет?

Август вздохнул.

— Нет. Мне было четыре. Мой отец сказал людям, что мне было шесть.

Лукас замедлил пальцы.

— Почему? Разве в четыре года это не было бы более впечатляющим?

— Это длинная, запутанная история, большую часть которой не мне рассказывать.

Лукас снова вернулся к перебиранию волос на голове Августа.

— У меня есть время. Расскажешь мне, что сможешь?

Август колебался лишь мгновение.

— Мой отец во

многом похож на меня. Он был из... нестабильной семьи. Только, когда они узнали, что он одарен, они привлекли репетиторов для его домашнего обучения, заперли отца от друзей и братьев, чтобы он не отвлекался от учебы, использовали его, чтобы произвести впечатление на своих богатых друзей. Он учился в колледже в Шотландии, когда они умерли. Ему было четырнадцать лет.

Лукас прижался ближе.

— Какое отношение это имеет к твоему возрасту?

— Томас получил докторскую степень еще подростком. Он был одержим психологией, как и ты. Когда он встретил женщину, проводившую революционные исследования социопатов, он захотел проверить ее теории, хотел знать, есть ли способ... исправить таких людей, как я. Но знал, что для этого ему придется полностью контролировать наше окружение, как это делала она, и ни один наблюдательный совет не даст добро на такое исследование. И он не хотел, чтобы мы чувствовали, что растем как настоящие научные проекты. Он хотел, чтобы мы чувствовали... поддержку, чтобы у нас была привязанность, которой он никогда не получал.

— Разумно, — сказал Лукас, хотя его тон был нерешительным, как будто это не совсем понятно.

— Как ты понимаешь, ни одно агентство по усыновлению не собиралось отдавать кучу поврежденных детей человеку, который сам был едва ли больше, чем ребенок. Поэтому он пошел на это более теневыми путями. Его деньги позволили отцу получить доступ к людям, которые были заинтересованы в его исследованиях и которым также не нравился надзор со стороны комитета. Дети постоянно исчезают из системы. Отец помог нам снова появиться без вопросов.

— Итак, сколько тебе лет на самом деле?

Август пожал плечами.

— Тридцать, я думаю. Может быть, тридцать один. Я никогда не знал свой настоящий день рождения.

— Ты помнишь что-нибудь о своей семье?

Август кивнул.

— Проклятие эйдетической памяти. Я помню все. Моя мама была... очень больна. У нее была шизофрения. Она считала меня каким-то сверхъестественным существом, потому что я был слишком развит для своего возраста.

— Она не принимала лекарств?

Август провел пальцем по животу Лукаса.

— Думаю, да. Она и в самом деле боялась меня. Это было очевидно. Она чувствовала себя плохо из-за этого. Она не хотела причинить мне боль. Она просто боялась меня. Она давала мне книги и еду, лампу для чтения, но кроме этого, она старалась забыть о моем существовании. Иногда я слышал ее рыдания за своей дверью.

— Как ты можешь так спокойно говорить об этом? Это даже звучит ужасно.

Август улыбнулся, услышав страдание в голосе Лукаса.

— С точки зрения психиатра, я уверен, что если бы Томас

не вмешался, я был бы по другую сторону одного из твоих расследований. Но я никогда не грустил и не боялся. Я испытывал недосып, усталость от чтения одного и того же снова и снова. Устал быть грязным. Но тишина на самом деле была приятной по сравнению со всеми видами и звуками, с которыми я имею дело сегодня.

— И все же...

— К тому времени, когда она бросила меня в ту комнату, я уже умел говорить и читать. Мне едва исполнилось два года. Я представляю, что для такой больной женщины, как она, это было ужасно. Она сделала все, что могла.

— Как ты так легко поверил, что я ясновидящий? Зная, насколько тревожной была твоя мать? Ты хоть раз думал, что я просто сумасшедший?

Август покачал головой.

— Невозможно подделать ужас на твоем лице, когда ты дотронулся до меня. Кроме того, я изучаю науки, которые еще десять лет назад люди твердо называли научной фантастикой. Я не могу выполнять свою работу, не зная, что если я не понимаю этого, это не значит, что это не реально. По правде говоря, я гораздо охотнее поверил бы в то, что твой удивительный процент раскрытия преступлений был сверхъестественным, чем в реальное профилирование, которое, по сути, является лишь обоснованным предположением.

Август хмыкнул, когда Лукас отпихнул его и одним плавным движением навалился на него сверху.

— Обоснованное предположение? Обоснованное предположение? — спросил Лукас, щипая Августа, пока тот пытался поймать его удивительно быстрые руки. — Ты хоть представляешь, сколько я учился, чтобы научиться делать эти «обоснованные предположения»?

Август рассмеялся, наконец-то схватив запястья Лукаса и удерживая их в захвате, пока тот смотрел на него сверху.

— Я сказал «обоснованные». Вы, ребята, используете модель прогнозирования. Это просто комбинация статистики и знания человеческой психики, которая позволяет вам угадать, какого подозреваемого ищет полиция.

Лукас насмешливо хмыкнул.

— Наши профили верны, в среднем, в шестидесяти шести процентах случаев. Против цифр не попрешь.

Август скорчил гримасу.

— Верно, но они привели к аресту только в двух целых семи десятых процента случаев, так что...

— Это потому, что мы можем вмешиваться, только если нас пригласят, — сказал Лукас, надувшись.

Август никогда не слышал, чтобы Лукас говорил надуто. Он находил его слегка угрюмое выражение лица восхитительным. Ему захотелось поцеловать его надутые губы.

— Если ты будешь работать с нами, тебя всегда будут приглашать.

— Работать с вами? — повторил Лукас.

— Да, с моей семьей. Я был серьезен, когда сказал, что мой отец, вероятно, уже думает, как использовать твой дар, чтобы помочь нам.

Не успел Лукас ответить, как у Августа снова зазвонил телефон. Опять Каллиопа. Август нахмурился отвечая.

— Что случилось?

Каллиопа издала звук, похожий на звук раненого животного.

— Я кое-что нашла. О, боже. Я нашла много... чего-то.