Безумство

Харт Калли

— Алекс…

— Да, Argento. Черт возьми, сделай это. Ты должна сказать «да».

Глава 22.

Последнее место на земле, где девушке следует делать предложение — это чертова закусочная Гарри, в присутствии кучки незнакомых людей. Я вообще не собирался делать ей предложение, но в тот момент, когда Сильвер открыла свой рот и начала петь, я увидел ее в той музыкальной комнате, о которой она говорила, пылинки кружатся в воздухе, и она купается в солнечном свете, счастливая,

идеальная и домашняя, и я хочу дать ей жизнь мечты, которую она нарисовала в хижине так сильно, что это, действительно, чертовски больно.

Люди часто задаются вопросом, как бы они отреагировали в ситуации типа войны. Когда выстрелы разрезают воздух, а снаряды взрываются вокруг них, сотрясая землю под ними, развалятся ли они на части или весь этот хаос оживит их? Я никогда не задумывался об этом. Я знаю войну. Я переживал это почти каждый день своей жизни. Я привык к тому, что небо падает вниз, а земля разверзается там, где я собираюсь поставить свои ноги. Я никогда не позволял хаосу и бедствиям взять надо мной верх.

С другой стороны, любовь? Хм. Чтобы окончательно сломить меня, нужна любовь. Я никогда не мог предвидеть приближения Сильвер. Не было никакого предупреждения. Не было предупреждающего выстрела. Если бы был, я мог бы приготовиться к тому, что было прямо за углом, но вместо этого она вырубила меня, как реактивный снаряд, образовав воронку в моей груди шириной в милю. Я точно знаю, что меня уже не спасти. Когда первая строчка Landslide слетела с ее губ, и сладкий звук ее певучего голоса ударил мне в уши, это было похоже на взрыв бомбы в моей душе, и любые сомнения, которые я мог бы иметь, чтобы задать ей этот вопрос, испарились в дым. Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не остановить ее на середине песни, чтобы я мог упасть на колени и умолять ее быть моей прямо здесь и сейчас.

— Да, Argento. Черт возьми, сделай это. Ты должна сказать «да».

Я знаю, как безумно это звучит. Я также знаю, что закусочная «У Гарри» — это, пожалуй, наименее романтичное место в Вашингтоне, и это должно происходить где-то в другом месте, гораздо лучше, и должно быть кольцо, и миллион других вещей должны быть другими, и я должен был быть лучшим парнем и сначала попросить разрешения у Кэмерона...

Подождите. Боже, какой сейчас год? Мужчины все еще должны просить разрешения сделать предложение? Кэмерон убьет меня на хрен. Почему... почему она до сих пор ничего не сказала?

Я вглядываюсь в лицо Сильвер, ища какую-нибудь подсказку, которая могла бы подсказать мне, о чем она думает. Однако выражение ее лица настолько ошеломленно, что я понятия не имею, что она собирается сказать. Мое сердце сжимается, отказываясь биться…

— Очень удачное время, Моретти, — шепчет она.

Позади нас толпа начинает волноваться. Они начали разговаривать между собой, что не обязательно плохо. Мне нужна чертова минутка. Или три. Мне нужно, чтобы Сильвер дала мне ответ, прежде чем моя голова взорвется, черт возьми.

— Argento, — рычу я. — Ты боишься жизни со мной?

— Нет.

— Ты боишься того, что скажут люди?

Сильвер качает головой, втягивая нижнюю губу в рот.

— Ты боишься любить меня?

Она непреклонна, когда снова качает головой, твердая и уверенная в себе.

— Нет, Алекс. Я никогда боялась этого.

Я изо всех сил стараюсь говорить ровным голосом, когда задаю свой последний вопрос.

— Тогда чего же ты боишься?

Ее глаза, светлые и невозмутимые, как чистое небо над озером Кушман, такие ясные и блестящие, когда она смотрит на меня. Мое глупое сердце болезненно и настойчиво сжимается, ребра сдавливаются, как будто меня сжимают в тисках... и наконец, Сильвер отвечает.

— Я ничего не боюсь, Алессандро Моретти. Я счастлива.

Очень счастлива... потому что собираюсь стать твоей женой.

Я подумал, что смогу снова дышать, если она скажет «да». Но на самом деле она еще не сказала «да». Я закрываю глаза, отчаянно пытаясь держать себя в руках.

— Сильвер. Скажите мне. Произнеси настоящие слова. Мне нужно услышать их вслух, прямо сейчас.

— Да, — шепчет она. — Да, конечно, я выйду за тебя замуж.

Ох, черт…

Вся неистовая, нервная энергия выливается из меня, как вода, просачивающаяся сквозь пальцы. Она сказала «да». Она действительно сказала «да»? Я открываю глаза, прижимаюсь лбом к ее лбу, и она протягивает руку, держа меня за запястья. Мощное, неистовое электричество проходит сквозь нас, и комната исчезает.

Я забыл, что всю свою жизнь знал только войну. В этот момент, когда время остановилось, все меняется, все преображается, здесь, рядом с Сильвер, я обретаю покой.

— Хммм... детки? Я знаю, что не плачу вам или что-то в этом роде, но вы не могли бы сыграть еще пару песен? — спрашивает Гарри, появляясь у сцены. — Люди начинают нервничать, и у нас кончились ингредиенты для Калифорнийского чизкейка. Если бы мы могли отвлечь народ на несколько минут, пока Клифф сбегает в магазин за припасами, я был бы очень благодарен.

Поскольку она лучше меня, Сильвер, в конце концов, отводит свой взгляд от моего лица, чтобы посмотреть на парня. А я, с другой стороны, продолжаю пялиться на нее так, словно она — ответ на все мои чертовы вопросы.

— Конечно, Гарри. Извините, я… мы... э-э... мы просто немного отвлеклись, — говорит она.

Я повторяю, мне нравится Гарри, он действительно хороший парень, но прямо сейчас я хочу ударить его за то, что он помешал нам. Все, что я хочу сделать, это поднять Сильвер на руки и унести отсюда, подальше от всего этого шума и любопытных глаз, которые сверлят мне спину. Я не хочу делиться ей. Не хочу делиться этим моментом.

— Еще полчаса, — говорит мне Сильвер, как будто может читать мои мысли и знает, как сильно я вдруг нуждаюсь в том, чтобы мы убрались отсюда к чертовой матери. — Тридцать минут, и мы уйдем.

— Слишком долго, — бурчу я, качая головой.

— Очень плохо, — шепчет она, улыбаясь, и глаза ее оживляются от волнения. — Не волнуйся. Как только мы закончим играть, я сама вытащу тебя отсюда и переберусь через дорогу.

Я неохотно отпускаю ее и снова усаживаюсь на табурет. Люди в толпе замолкают, их разговоры стихают, когда они понимают, что мы собираемся снова начать играть. На этот раз я не жду, когда Сильвер начнет играть на гитаре. Я начинаю первым с первыми аккордами песни, которой нет в нашем сет-листе. Даже не знаю, знает ли девушка эту песню, но я хочу, чтобы она ее услышала. Хочу, чтобы она услышала, как я пою... потому что она не единственная, кто скрывал свой голос.

Точно так же, как у Дермота Кеннеди, мой голос неустойчивый, глубокий и бездонный. Немного скрипучий и шершавый по краям. Я выплескиваю Power Over Me с эмоциями, присутствующими там, где они должны быть. Я не умею владеть пальцем, как Сильвер, но это было музыкальное произведение, которое я освоил давным-давно. Мои пальцы перескакивают через струны, музыка вытекает из меня, как будто я только что вскрыл вены на запястьях, и слова льются из меня, как моя собственная жизненная сила.

Сильвер сидит неподвижно, как и я, когда она играла Landslide, ее гитара беззвучно покоится на коленях. Она избегала смотреть на меня, когда выступала, но я делаю прямо противоположное. Я смотрю только на нее. Конечно, это не самый лучший способ общения с аудиторией, но к черту. Меня не волнует никто другой. Сильвер — это мой горизонт событий. Моя точка невозврата. Все остальное — просто белый шум.