Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина
Шрифт:
Давление прекратилось лишь в июле 1937 года после отставки Урицкого. Его место занял его бывший начальник Ян Берзин, только что вернувшийся из командировки, где занимался организацией советской помощи в Гражданской войне в Испании. Через месяц Берзина сняли, назначив на его место другого руководителя, продержавшегося всего две недели. К концу года и Урицкого, и Берзина арестуют, осудят за шпионаж в пользу Германии и Японии, а потом расстреляют. В общей сложности в советской военной разведке в период с 1937 по 1939 год сменилось шесть начальников, пятеро из которых были расстреляны[30]. Айно была арестована в начале 1938 года и провела пятнадцать лет в ГУЛАГе и в ссылке.
Зорге оставался в неведении, что неизбывное раздражение Урицкого из-за расходов токийской резидентуры и отказа резидента вернуться
Однако обстоятельства сложились так, что преемник Никонова старший майор госбезопасности Семен Гендин, десантированный из НКВД, чтобы взять на себя управление руинами 4-го управления, счел донесения Зорге весьма ценными и даже говорил о необходимости продолжения его работы на месте. Но, спасая токийскую операцию, Гендин также поставил на Зорге и его команде роковую печать “политически неполноценной” и “вероятно вскрытой противником и работающей под его контролем”[31]. Донесения из Токио, направлявшиеся Гендиным Сталину начиная с сентября 1937 года до самого его ареста 22 октября 1938 года, предварялись глубоко скептическими замечаниями. “ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ Сов. секретно, – начинается один из меморандумов Гендина. – Представляю донесение нашего источника, близкого к немецким кругам в Токио. Источник не пользуется полным нашим доверием, однако некоторые его данные заслуживают внимания”[32]. Это клеймо на репутации Зорге серьезно скажется на его будущем.
Многие иностранные коммунисты, как и Зорге, тешившие себя идеалистическими надеждами, разочаровались в своих убеждениях в результате кровавой расправы 1937 года. “Миллионы были уничтожены, в том числе коммунисты, осуществившие революцию в России”, – писал советский шпион Уиттакер Чемберс, как и Зорге, ослушавшийся приказа вернуться в Москву. Испытывая отвращение к преступлениям Сталина, Чемберс отрекся от коммунизма в апреле 1938 года. Он перечислил причины своего глубокого разочарования: умышленное массовое уничтожение крестьян на Украине и Кубани в ходе коллективизации; умышленное предательство рабочего класса Германии коммунистами, по приказу Москвы отказавшимися сотрудничать с социал-демократами, чтобы помешать приходу к власти нацистов; и предательство республиканского правительства Испании Советским Союзом, чьи агенты были больше обеспокоены необходимостью уничтожения своих политических врагов, а не оказанием им политической помощи в борьбе с фашизмом. Он мог бы добавить еще один омерзительный факт – о котором, несомненно, знал Зорге: Сталин настолько ненавидел умеренных социалистов, что приказал КПГ голосовать за нацистов в рейхстаге, чтобы сокрушить социал-демократов. “Вскрылась огромная язва коррупции и обмана, – писал Чемберс. – Сталин консолидировал власть в своих руках, уничтожив тысячи лучших людей и умов в коммунистической партии по сфабрикованным обвинениям”[33].
Переживал ли и Зорге подобный кризис веры? Вероятно, да. Зорге уже признавался в 1935 году Ниило Виртанену в своих разочарованиях. Но, оказавшись в ловушке в Токио, он не мог ни с кем поделиться своими сомнениями. Японские члены агентуры относились к Зорге как к начальнику, столпу спокойствия и источнику непоколебимой решительности. Клаузен, вероятно самый близкий кандидат в поверенные Зорге в Токио, тоже нуждался в его руководстве и поощрении. Ханако вообще не знала, что он коммунист. А в его признательных показаниях и тюремных записках заявлять о сомнениях было неуместно, ведь Зорге до последнего надеялся, что Советский Союз спасет его.
Есть очевидные признаки, что из-за постоянного напряжения у Зорге начались срывы. Он всегда много пил. Но в 1937 году – и чем дальше, тем чаще – его собутыльники Веннекер и принц Урах стали отмечать, что и без того умопомрачительное количество алкоголя, которое он выпивал, значительно увеличилось. В ходе дебоширских прогулок по барам и танцзалам Гиндзы Зорге впадал то “в экзальтацию, то в слезливую тоску, то в агрессию,
Тем временем Одзаки и Мияги продолжали кропотливую работу, очевидно ничего не подозревая ни о разворачивающихся в Москве драматических событиях, ни о переживаниях своего начальника. Всегда готовый прийти на помощь, владелец инженерной фирмы Синоцука передал Одзаки список всех крупнейших производителей оружия в Токио и его окрестностях, а также экземпляр последней брошюры о “Принципах национальной обороны”. Мияги занимался вербовкой все новых помощников – преимущественно из рядов известных лиц, сочувствующих коммунизму. Одной из них была Кудзуми Фусако, бывшая жена министра-христианина, отсидевшая пять лет в тюрьме за коммунистические взгляды после массовых арестов в 1929 году. Мияги завербовал Кудзуми из-за ее обширных связей в левых кругах. Еще одним завербованным Мияги помощником стал его собственный врач Ясуда Токутаро. У доктора Ясуды была модная медицинская практика и множество знаменитых пациентов, а как уважаемый антрополог и историк, он имел прекрасные связи еще и в интеллектуальных кругах Токио. Мияги полагал, что доктор может помочь “подорвать планы по уничтожению СССР и предотвратить войну между Японией и Советским Союзом”. Ясуда с радостью согласился передавать любые сплетни на высшем уровне, которые ему доводилось слышать в клинике[36].
Паутина Мияги быстро росла за счет весьма ненадежной сети тюремных единомышленников-социалистов госпожи Кудзуми. Ямана Масадзано, необразованный 34-летний романтик, недавно освободился из тюрьмы, где сидел за связи с коммунистами. Мияги завербовал его и отправил на север, на Хоккайдо, посчитать количество военных лагерей и отметить передвижение войск у японско-советской границы на Южном Сахалине (который японцы называют Карафуто). Бывший университетский профессор Угенда Тагути, тоже отсидевший срок за свои левые взгляды, согласился помогать Мияги с экономической информацией по Хоккайдо и Маньчжурии. Еще одним помощником стал Такаси Хасимото, опять же приверженец левых взглядов, недавно вернувшийся из Маньчжурии, который сообщил Мияги, что японская армия тайно направляет военных под видом строителей на север, на Карафуто, где они разбивают военные лагеря.
На всякий случай Мияги вербовал также и сторонников правых, намекая им – как после своего ареста сделал Каваи, до сих пор отбывавший срок, – будто он связан с подпольными тайными ультранационалистическими обществами. Таким образом Мияги удалось заполучить в качестве информаторов двух правых журналистов, с которыми он общался ради прикрытия, – Масахико Сано и Хатиро Кикути. Но самым важным из новых контактов Мияги стал Ябэ Су, втайне придерживавшийся левых взглядов приближенный секретарь генерала Угаки Кадзусигэ, бывшего министра армии, непродолжительное время занимавшего пост премьер-министра в начале 1937 года[37].
Не прошло и двух лет после приезда Мияги в Токио, как этот растрепанный художник с располагающей улыбкой и обезоруживающей манерой общения, стал исключительно талантливым вербовщиком и руководителем агентов – пусть здравомыслия ему хватало не всегда. К середине 1937 года Мияги контролировал сеть из друзей, наемных агентов, сотрудников и ни о чем не подозревающих простофиль, раскинувшуюся от его родной Окинавы на юге до Хоккайдо на севере. В отличие от неотразимого Зорге, чье подогретое алкоголем обаяние сбивало людей с ног, вынуждая их либо любить его, либо ненавидеть, Мияги обладал умением вливаться в любую компанию, от владелиц великосветских салонов, с которыми он знакомился в художественных галереях Гиндзы, до полуобразованных рыбаков из Хоккайдо. Он мог торчать в дешевых барах, легко вовлекая в беседу незнакомых людей. Мияги даже жаловался начальнику, как много времени ему приходится проводить, выпивая со случайными знакомыми, – самого Зорге эта часть работы не тревожила[38]. Зорге описывал Мияги как “очень простого, добродушного человека”, казавшегося “очень наивным и добрым”[39].