Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина
Шрифт:
Люшков также назвал конкретные слабости советской армии, о чем рассказывал прессе лишь в общих чертах. Система оповещения из 1000 российских воздушных наблюдательных и сигнальных пунктов находилась в плачевном состоянии, в результате чего возникали задержки до трех часов между сигналом тревоги и собственно вылетом самолетов, рассказал японцам Люшков. Советские самолеты производились некачественно, летчики были плохо обучены, и порой до половины машин бывало выведено из строя. Многие артиллерийские части РККА были оснащены боеприпасами неподходящего калибра; цепи снабжения были не функциональны; горючего отчаянно не хватало; командиры и рядовые впадали в уныние из-за отсутствия жилья и ужасного питания. То же самое можно было наблюдать и в советском флоте: нехватка транспорта, убогое оснащение ремонтных мастерских, выходящие из строя подводные лодки. В российских железных дорогах тоже царил хаос из-за разваливающегося полотна, плохого угля и нехватки локомотивов – а также из-за того, что многие опытные управляющие были арестованы. Во всех вооруженных силах
Наконец, нельзя сказать, что антисоветские настроения, за которые Люшков, будучи ежовским карателем, подвергал людей столь жестокому преследованию, были откровенным вымыслом. Тысячи солдат крестьянского происхождения видели, как у их семей отбирали имущество, обрекая их на голод во время недавно завершенной коллективизации и чистки более зажиточного крестьянства. Многие командиры сами опасались стать жертвами – особенно из числа разных этнических меньшинств – поляков, немцев, латышей и прочих. Одним словом, Люшков рассказал своим тюремщикам, что советские силы на Дальнем Востоке не готовы к активным операциям, потому что им не хватало старшего командного состава (во многом из-за чисток, организованных самим Люшковым), необходимой подготовки, системы логистики и пригодной артиллерии и авиации. К наиболее роковым последствиям привело другое заявление Люшкова. По его словам, высшее командование советского Дальнего Востока – в том числе и сам Блюхер – считало, что, пока Япония настолько пристально сосредоточена на Китае, пришло время положить конец непрекращающимся чисткам и ослабить позиции Сталина, нанеся упреждающий удар по Японии.
Обрисованная Люшковым картина таила опасный соблазн для японцев: в ней временная слабость Советов сочеталась с очевидной уверенностью в наращивании военной мощи или даже неминуемом нападении СССР в будущем. Все, что генерал-перебежчик рассказал японцам, указывало на уместность немедленного наступления на советский Дальний Восток, пока он находится в уязвимом положении.
Поэтому у японцев были все основания развязать войну против СССР. Но из советских военных архивов в Москве следует, что на самом деле первое военное столкновение между РККА и японскими войсками в Маньчжурии спровоцировали не японцы, а СССР[27]. 6 июля 1938 года Квантунская армия расшифровала сообщение, отправленное советским командиром из Посьета в штаб в Хабаровске, в котором он рекомендовал оккупировать и укрепить ряд стратегических высот на плохо демаркированном участке советско-маньчжурской границы. Несколько тысяч советских военных, подойдя к высотам Чжангуфэн (в российской историографии – сопка Заозерная. – Прим, перев.), начали рыть траншеи и устанавливать ограждения из колючей проволоки[28]. Японский военный атташе в Москве потребовал вывода советских сил. После отказа русских 1500 японских военных совершили внезапную ночную вылазку по захвату высот, убив 45 советских солдат и выведя из строя несколько танков. Это была уже вторая Русско-японская война в эту половину столетия.
Нарком обороны Климент Ворошилов приказал Приморской группе войск и Тихоокеанскому флоту быть в боевой готовности. Маршал Блюхер изначально выступал против сражения с японцами, но бодрящий звонок Сталина вскоре заставил его выполнять приказ. “Скажите, товарищ Блюхер, честно, – кричал Сталин в трубку 1 августа, – есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами??”[29] Блюхер, как и подобало, взял на себя командование масштабным контрнаступлением[30]. Советские войска за один день использовали больше снарядов, чем японцы были способны применить за неделю, тем не менее в этой операции Блюхер лишился по меньшей мере двух тысяч человек[31]. Вскоре стало ясно, что без масштабной переброски войск с китайского фронта японцы не смогут удержать высоты, даже несмотря на личные советы неизменно любезного Люшкова японскому верховному командованию во время кампании. и августа японцы, не решившись доводить этот инцидент до полномасштабной войны, уступили высоты Чжангуфэн одержавшим победу Советам[32].
Инцидент у высот Чжангуфэн (в российской историографии – бои на озере Хасан. – Прим, перев.) преподал обеим сторонам важные уроки, и ошибались, как выяснилось, все. Советская сторона сделала ошибочный вывод, что японцам недостает воли и умения, чтобы справиться с советскими войсками в Маньчжурии. Японцы же сделали вывод, что русские патологически агрессивны и нацелены на уничтожение формирующейся японской азиатской империи. Кроме того, военные стратеги Токио заключили, что остановить советскую экспансию будет возможно лишь масштабным упреждающим ударом, время и место для которого предстоит выбрать Японии[33].
Именно благодаря полученным от Зорге сведениям РККА смогла заполнить выявленные Люшковым стратегические лакуны (которыми японцы попытаются воспользоваться). Но сначала Сталин взялся за самое важное – вычистил в дальневосточном высшем командовании предателей из списка Люшкова. Первая гильотина ждала Блюхера. Несмотря на его эффективность в Чжангуфэне, герой Гражданской войны был вызван
9
Незадолго до своей отставки Блюхер предупреждал свой старший офицерский состав об опасности. Одним из его помощников был майор ВВС Яков Львович Бибиков, жена которого на тот момент находилась на поздних сроках беременности. Блюхер приказал всей семье немедленно отправляться на поезде в Москву (поездка занимала неделю), не обращая внимания на возражения Бибикова, что роды вот-вот наступят. Жена Бибикова родила в поезде. Однако прибывшую с пополнением в Москву семью не затронули аресты, уничтожившие многих сотрудников Блюхера. Бибиков дослужился до звания генерала-лейтенанта и после Второй мировой войны руководил программой по созданию баллистической ракетной техники. Бибиков был братом деда автора книги, Бориса Львовича Бибикова, партийного чиновника, расстрелянного в Киеве в ходе Большого террора 1937 года.
Предательство Люшкова также способствовало отставке его бывшего начальника, главы НКВД Николая Ежова. 23 ноября 1938 года Ежов написал Сталину письмо с просьбой освободить его от исполняемых обязанностей – так он пытался предотвратить арест и казнь, ту судьбу, которую он уготовил когда-то своему предшественнику. Ежов признавал, что не справился с задачей управления “огромным и ответственным комиссариатом”, а в числе своих ошибок указывал, что рекомендовал к повышению людей, оказавшихся шпионами. Попытка Ежова спасти свою шкуру вполне предсказуемо провалилась. Его арестовали, он признался в ряде антисоветских деяний (как он потом утверждал на суде, признания из него вытянули под пытками) и последовал за сотнями тысяч своих жертв в расстрельные ямы НКВД.
Глава 13
Номонган
Если бы не одиночество, то все было бы совсем хорошо[1].
Охватившее Москву безумие Большого террора, казалось, стихло – по крайней мере настолько, что Зорге мог, ничем не рискуя, попросить разрешение вернуться домой. В феврале 1938 года он написал Кате письмо, в котором просил прощения, что не смог навестить ее осенью, и обещал к лету приехать в Москву. В апреле Зорге обратился к своему начальнику старшему майору госбезопасности Семену Гендину с официальной просьбой завершить миссию в Японии. Сестра Кати Мария – Муся – вспоминала, что накануне праздника 1 мая 1938 года Катя даже попросила свою соседку Марфу переночевать не дома: она была уверена, что Рихард приедет к празднику[2]. Однако Гендин отказал Зорге. Домой агент Рамзай больше никогда не вернется.
Зорге пал жертвой собственного невероятного успеха. В безумной атмосфере чисток Гендин публично озвучивал свои сомнения относительно политической надежности “невозвращенца” агента Рамзая. Но в то же время он сам выступил против предложения своего предшественника о расформировании токийской резидентуры. Вероятно, начальник понимал, что фантастические обвинения, повлекшие за собой смерти многих его коллег, зачастую были, по выражению Гудзя, “липой”, вымыслом. Гендин был вынужден подстраиваться под царившую атмосферу подозрений ради сохранения собственной жизни, но, как профессиональный агент разведки, он понимал уникальность связей агента Рамзая. Так сформировалась парадоксальная позиция 4-го управления по отношению к Зорге – одновременно как к ключевому источнику и потенциальному предателю. Продолжая фактически верно служить Советскому Союзу, Зорге делал столь успешную карьеру в посольстве Германии, что добился едва ли не высшего положения из всех агентов СССР в мире. Ни один новый посланец Москвы не мог рассчитывать на получение столь уникального уровня доступа. Одним словом, Зорге стал незаменим. И если на него можно было полагаться, то предоставленная им информация имела первостепенное значение для безопасности Советского Союза. Это “если” станет вопросом жизни и смерти не только для Зорге, но и для СССР.
В феврале 1938 года посол Дирксен оставил свой пост, замучившись астмой, обострившейся во влажном климате Токио. Его место предложили занять Отту. Не сообщив об этом даже жене, Отт обратился за советом к Зорге, стоит ли соглашаться на это предложение. Зорге настоятельно рекомендовал отказаться. Важно понимать вероятные причины, по которым Зорге не хотел, чтобы его ближайший друг и лучший источник стал самым высокопоставленным дипломатом Германии в Японии. Возможно, он волновался, что в своей новой роли Отт станет более осторожен и перестанет предоставлять ему доступ к секретным военным документам. Гораздо более вероятно все же другое предположение: Зорге – обоснованно – опасался, что повышение Отта снизит его собственные шансы получить разрешение вернуться в Советский Союз. На этот раз Отт пренебрег советом своего друга. Ясным весенним утром 28 апреля 1938 года Отт в полной парадной форме генерал-майора вермахта проехал в открытом экипаже мимо знаменитых цветущих сакур в садах Императорского дворца, чтобы вручить верительные грамоты императору Хирохито.