Безвыходное пособие для демиурга
Шрифт:
Не мог так думать инквизитор. Это же ересь.
Но, даже если и сказал, то, по большому счету, это уже не важно.
Я ведь сейчас не писал свой самый лучший роман. Нет, сейчас два волшебника спорили о чем-то абстрактном, не имеющем отношения ни ко мне, ни к моему возвращению домой. Они были где-то здесь, рядом, и одновременно очень далеко, в другой галактике, в мире, которого еще нет. Меня отделяло от них огненное зарево, бушевавшее в моей голове.
Это всего лишь выдуманные персонажи. О чем бы они ни спорили, в них
Во вселенной ничего выдумать нельзя: все когда-то где-то с кем-то уже было. Собственно, само творчество – это не просто собирание пазлов с заранее обозначенным рисунком событий, это, скорее, конструктор из которого можно вылепить нечто замысловатое.
Но, если смотреть в корень всего, то увидим общий для всех людей и народов набор характеристик и параметров. Все сложится в единый сюжет, в котором бурлят: гордость и смирение, любовь и ненависть, нежность и ярость, мир и война.
Что бы чародеи за меня не решили, это ничего не изменит. Если пещера изначально втянула меня сюда именно для их оживления, то уже ничего не исправить.
Если я мечусь в горячке по простыням в своей квартире – то, тем более, нет смысла прислушиваться к бреду магов.
На мгновение где-то в районе солнечного сплетения образовалась пустота, я словно бы приподнялся над миром, повис, точно попал в зону невесомости. Но потом это ощущение исчезло.
Меня вдернули обратно в виртуальную квартиру. Я снова оказался за столом. Голова кружилась, к горлу подкатил ком тошноты. Я понял, что не контролирую свое обмякшее тело и падаю.
Я ударился.
Возможно, я попытался встать из-за стола, но оступился и упал. Может быть, я просто рухнул под стол, как валятся мертвецки пьяные мужики. Какая, собственно, разница?
Это был конец. Я понял, что мне уже не подняться. Мне никогда самому не порвать этой кровавой пелены, не выйти из этого кокона безумия, и никто мне не поможет. Боги будут глухи к моим стенаниям, потому что я не верил в них.
На пороге смерти у меня не осталось ничего, что можно взять с собой в долгую дорогу.
Мне оставили только чувства. Любовь к матери и к Лере. Это, наверное, все…
А еще я не ценил этого при жизни. Совершенно.
Вот почему мы понимаем важность и значение чего-либо только тогда, когда мы это безвозвратно теряем? Почему мы никогда не ценим то, что нам дается ежедневно, ежечасно в течение всей жизни?
Отчего, рано или поздно, но мы остаемся наедине с собой, и с ужасом понимаем, что пришли в этот мир одинокими странниками, чтобы так же, в гордом одиночестве его и покинуть. Перед лицом смерти все теряет значение: и доблесть, и подлость, и слава, и позор.
Страшно осознать себя бесконечно одиноким во всех мирах. И уже не спасает ощущение, что я с боем пробивался по этой жизни, что-то там кропал и мучился, любил и боролся.
Я боялся увидеть понимающие глаза богородицы.
А потом я услышал, как с треском начало гулять пламя по ткани штор. Я ничего не видел, но все понимал.
Эти два скорпиона: Николай Петрович и Лев Григорьевич впились друг другу в глотки еще до того, как из меня вывалился кусок их проклятого щита.
Щит?
Да, меня тошнило, но не артефактами же!
Новая волна головной боли накрыла меня полностью.
Наверное, все происходило в горячечном бреду. У меня было такое ощущение, что сердце мое вдруг остановилось, словно его осторожно извлекли из тела.
И наступила странная, давящая на виски, тишина.
Что-то случилось. Нечто страшное и непоправимое.
Боли больше не было. Я боялся открыть глаза.
Похоже, у магов все получилось, они выдавили из меня то, что им было нужно, и плененная осколком душа окончательно покинула пределы и физического мира, и того чистилища, в котором я стал настоящим писателем.
Смерть – вот естественный итог моей графомании…
Но я дышу!
Я открыл один глаз, второй.
Я все еще нахожусь в своей квартире.
Маги пропали, словно были галлюцинацией.
И если я сейчас в реальности, непременно стоит сходить на прием к врачу.
Я поднялся на ноги.
Ни каких следов пожара в квартире не было. Но вот вещички разбросаны. Драка здесь все-таки была. Значит, не привиделось.
Я сел в кресло и задумался.
Не такое уж и великое это счастье – писать романы для людей, а потом вдруг увидеть своих персонажей во плоти.
Похоже, что я стал вовсе не писателем, а кем-то другим. Заклинателем книг, пожалуй.
Представить невозможно, что с нами случится, если каждый фильм, каждая книга, все рукописи обиженных на мир юнцов, оживут! Нас ждет не просто конец Света, а медленная, бесконечная агония.
Ладно, если герои станут являться только к писателям, убитые – к палачам. Но что будет, если выдуманные персонажи, а потом и умершие во все века люди, смогут оборвать эту симпатическую связь? Что если они, возглавляемые властолюбивыми черными колдунами и сумасшедшими гениями-ядерщиками, сумеют оборвать нити любви и ненависти и воплотиться не в форме каких-то там духов, а стать такими же, как и мы?
Что если все грядущие глобальные катастрофы не были предсказаны, а явились, как желание основной массы людей понести наказание?
А вдруг смещение земной коры, глобальное потепление и крах великих империй – это все творим мы сами и прямо сейчас?
Если я смог оживить около десятка людей, заставив их биться насмерть за такой же несуществующий, как и они сами, артефакт, то сотни религиозных фанатиков, ждущих Конец Света, могут уничтожить не только себя, но и всех нас в придачу.
Самое сильное оружие – это не человеческие души, а их мысли и эмоции.