Библиотечка журнала «Советская милиция», 6(36), 1985 г.
Шрифт:
— А давно он стал попивать?
— С тех пор, как подружился с Шамраем.
— Кто еще с ними дружил?
— Как вам сказать?.. Шамрай ладит со всеми. По характеру он — человек компанейский, вот ребята к нему и тянутся.
— А вы с ним ни разу не выпивали?
— Был грех. Давно, правда, когда он еще не начал пить регулярно. Я ведь такой же рабочий, как и все остальные, — принялся оправдываться Коротун. — И отрываться от масс мне как-то не с руки. Знаете, какие теперь люди? Начнут ославливать: мол, задрал нос, подумаешь — начальство! Вот и должен, как говорится, крутиться, как уж на сковороде.
Коротун
ОТ ШАМРАЯ сильно пахло водкой. Но походка его была уверенна и тверда. Не доходя до стола нескольких шагов, он стащил с головы берет и небрежно бросил, словно плюнул сквозь зубы:
— Мое почтеньице, начальники!
— Вот что, Шамрай, — начал следователь. — Мы вас пригласили по делу. Вы были с покойным Антонюком, и нас интересует...
— К тому, что я написал комиссии, я больше ничего не добавлю, — перебил следователя Шамрай.
— Почему?
— Потому что добавить нечего.
— А если хорошо подумать?
— Это ничего не изменит: как я написал, так оно и было.
Турчин просмотрел объяснительную записку Шамрая. На листке из ученической тетрадки было написано корявым, но разборчивым почерком: «...Когда именно срывался Антонюк, я не видел, потому как не смотрел на него. Услышав крик, быстро поднял голову, но Антонюк уже падал, и я ничем не мог ему помочь». И о вчерашнем: «...Признаюсь, что мы вчера хорошо выпили, а сегодня, опохмеляясь, залили еще граммов по сто пятьдесят. Однако пьяными не были. Ежели кто-то не подстроил бы, то Антонюк ни за что бы не сорвался».
— Итак, вы считаете, что крепление кто-то умышленно развязал? — спросил следователь.
— Ясно как белый день.
— Кому же понадобилась смерть Антонюка?
— Почему непременно Антонюка? А может, все это было приготовлено для меня?
— Откуда вы это взяли?
— Ежели бы я не задержался с бригадиром, то обязательно пошел бы первым.
— А вы задержались? Почему?
— Старая история. Он меня остановил и стал упрекать за выпивку.
— Какую — сегодняшнюю или вчерашнюю?
— Конечно, вчерашнюю... Коротун, должно быть, подумал, что у меня похмелье.
— Как похмелье?
— Ну, со вчерашнего осталось.
Турчин про себя заметил, что показания Коротуна и Шамрая сходятся. Значит, бригадир, хотя и произвел на них не очень хорошее впечатление, не кривил перед ними душой.
— Вы сказали, что западню могли устроить для вас? — спросил Скрипка.
— Сказал. Ну и что?
— И кто же, по-вашему, мог это сделать?
— Откуда мне знать?
— У вас есть враги среди монтажников?
— Вроде, нет.
— А у Антонюка?
— Не знаю. По крайней мере он о них не упоминал.
— Вы с ним дружили?
— Я со всеми дружу.
— И все бывают у вас по вечерам? — вставил вопрос Турчин.
— Мои двери открыты для всех, можете и вы заходить.
И Шамрай так посмотрел на Турчина, что у Павла на мгновенье похолодело внутри. Следователь же остался спокоен. Опытный работник,
— Как вы думаете, в том, что Антонюк погиб, есть частица вашей вины? — Скрипка посмотрел прямо в глаза Шамраю.
— При чем тут я?
— Если бы Антонюк был трезв, то заметил бы западню.
— Допустим. А удержаться сумел бы? Я считаю, — продолжал Шамрай, — что весь этот разговор ни к чему. В том, что Антонюк был несколько подвыпивши, я не виноват. Я ему водку в рот насильно не вливал. В конце концов, он не подросток, а вполне взрослый человек. Сам знал, что можно делать, а что нельзя.
Турчин пристально посмотрел на Шамрая. Краб сидел на стуле, демонстративно закинув ногу на ногу, и, не отрываясь, смотрел в окно. Почувствовав на себе взгляд лейтенанта, шевельнулся, но позу не изменил. Лицо его стало еще отчужденнее и холоднее. «Такого действительно ничем не проймешь, если даже смерть товарища не взволновала, — подумал Турчин. — Нет, все-таки недобрый он человек... Надо собрать доказательства. Отбросить любые сантименты, любые интуитивные догадки. Только факты, весомые и убедительные, заставят его сознаться в преступлении. Но я, кажется, повторяю слова майора, — спохватился он. — Ну и что же? Почему это должно задевать меня? Что, дорогу мне Кузьмин перебежал? С него больше спрашивают, поэтому он и ведет себя соответствующим образом. И вообще нельзя переносить на работу личные симпатии и антипатии».
Следователю Павел о своих колебаниях ничего не сказал. В конце концов, тот и не докучал расспросами. Он тоже считал, что Шамрай заслуживает самого пристального внимания, но посоветовал не ограничиваться им. Мол, чем шире будет диапазон поисков, тем лучше: ведь причастность Шамрая к преступлению все-таки довольно проблематична, в его поведении есть нечто такое, что сбивает с толку, обезоруживает.
САНИТАРКА, пожилая неуклюжая женщина, открыла толстую, обитую желтой потрескавшейся клеенкой дверь, и в лицо сразу ударил запах формалина. Турчин остановился, колеблясь, переступать ему порог или нет, но в это время щелкнул выключатель, и под потолком вспыхнуло несколько электрических лампочек. Лейтенант, ослепленный ярким светом, зажмурился, а когда открыл глаза, то у стены на просторном топчане увидел труп.
— Он? — тихо спросил Турчин.
— Да, — кивнула санитарка.
Она подошла к трупу и откинула простыню. Оперуполномоченный посмотрел на покойного и сразу узнал в нем парня, которого несколько дней назад видел вместе с Шамраем в ресторане: худощавое, тонкое лицо, узкие плечи, небольшой острый нос. Он убился на лету, ударившись о поперечину, но рабочим показалось, что в нем еще теплится жизнь, поэтому его отправили в больницу, не ожидая представителей прокуратуры и милиции.
На улице Турчина ослепило солнце. Из больничного садика повеяло ветерком. Желая как можно быстрее избавиться от неприятного осадка в душе, он полной грудью вдыхал свежую прохладу. Теперь у него не оставалось ни малейших сомнений в том, что и сторож, пытавшийся задержать воров, опознает труп: словесный портрет грабителя соответствовал внешности Антонюка.