Библиотека душ
Шрифт:
Вот в чем была правда, корень и суть всего этого: я не мог провести остаток своей жизни во временной петле. Я не хотел быть странным ребенком вечно. Но однажды, возможно, я смогу стать странным взрослым.
Может быть, если я буду очень осторожным, я найду способ иметь это все.
— Я не хочу идти, — произнес я, — но, думаю, мне, скорее всего, придется, ненадолго.
Выражение ее лица стало ровным.
— Тогда иди, — ответила она.
Меня это задело. Она даже не спросила, что значит «ненадолго».
— Я приеду в гости, — поспешил сказать
Теоретически это было правдой: теперь, когда угрозы со стороны тварей больше не существовало, всегда будет, с птичьей помощью, к чему возвращаться. Но я с трудом мог представить, чтобы родители в ближайшее время подписались еще на одну поездку в Великобританию. Я лгал себе. Нам обоим. И Эмма знала это.
— Нет, — ответила она, — я не хочу этого.
Мое сердце ухнуло вниз.
— Что? — тихо спросил я. — Почему нет?
— Потому что так поступил Эйб. Каждые несколько лет он возвращался. И каждый раз он становился старше, а я оставалась прежней. А потом он встретил кого-то и женился…
— Я бы так не поступил, — отозвался я. — Я люблю тебя.
— Я знаю, — ответила она, отворачиваясь. — Он тоже любил.
— Но мы не так… с нами так не произойдет…, — я отчаянно искал подходящие слова, но мои мысли превратились в кашу.
— Но так будет. Ты знаешь, я бы пошла с тобой, если бы могла, но я не могу, я быстро состарюсь. Так что я просто буду ждать тебя. Застывшая в янтаре. Я не смогу так снова.
— Это не продлится долго! Всего пару лет. А потом я смогу отправиться, куда захочу. Я смогу пойти в какой-нибудь колледж. Может быть даже здесь, в Лондоне!
— Может быть, — откликнулась она. — Может быть. Но сейчас ты даешь обещания, которые не в состоянии будешь сдержать, и именно так влюбленным людям становится очень больно.
Мое сердце бешено колотилось. Я чувствовал себя отчаявшимся и жалким. К черту все! Я никогда больше не увижу родителей. Хорошо. Но я не могу потерять Эмму.
— Я не думал, что говорил, — произнес я. — Я не это имел в виду. Я остаюсь.
— Нет, я думаю, ты был честным, — ответила она. — Думаю, если ты останешься, то не будешь счастлив. И в итоге ты станешь винить в этом меня. А это будет самое худшее.
— Нет. Нет, я бы никогда…
Но я уже раскрыл свои карты, и теперь было слишком поздно менять их.
— Ты должен идти, — заявила она. — У тебя есть жизнь и семья. Не предполагалось, что это будет длиться вечно.
Я сел на пол, затем прислонился к стене из пальто и позволил им поглотить меня. На несколько секунд я представил, что ничего этого не происходит, что я не здесь, что весь мой мир состоит из шерсти, темноты и запаха нафталина. Когда я вынырнул снова, чтобы вдохнуть, Эмма сидела, скрестив ноги, на полу рядом со мной.
— Я тоже не хочу этого, — произнесла она. — Но я думаю, я понимаю, почему так должно быть. Тебе нужно восстановить свой мир. А мне — свой.
— Но он и мой теперь тоже, — возразил я.
— Это правда, — она раздумывала некоторое время, теребя подбородок. — Это правда, и я очень сильно надеюсь,
Я размышлял над этим пару минут. Друзья. Это звучало так блекло и безжизненно.
— Я думаю это все же лучше, чем не разговаривать больше никогда.
— Согласна, — ответила она. — Не думаю, что вынесла бы такое.
Я подполз к ней и обнял за талию. Я подумал, что она, возможно, отстранится, но она так не сделала. Через какое-то время ее голова опустилась на мое плечо.
И мы сидели так еще долго-долго.
Когда мы с Эммой, наконец, покинули гардеробную, большинство уже спали. Камин в библиотеке прогорел до углей, на тарелках, доверху наполненных едой, остались одни объедки, эхо под высокими потолками разносило довольный храп и бормотание. Дети и имбрины лежали, закутавшись в одеяла, на диванах и кушетках, свернулись на ковре, хотя наверху было полно удобных спален. Едва не потеряв друг друга, они не готовы были пока расстаться, пусть даже и на одну ночь.
Я уйду утром. Теперь, когда я знал, что должно произойти между Эммой и мной, дальнейшее промедление будет лишь мучить нас. Прямо сейчас, однако, нам требовался сон. Сколько времени уже прошло с тех пор, как мы закрывали глаза больше чем на минуту или две? Я не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь чувствовал себя настолько измотанным.
Мы набросали в угол несколько подушек и заснули, обнимая друг друга. Это была наша последняя ночь вместе, и я прижался к ней, обхватив ее руками, так словно если я стисну ее в объятьях достаточно сильно, я смогу запечатлеть ее в своей сенсорной памяти. Как она ощущается, как пахнет. Как звучит ее дыхание, когда оно замедляется и становится ровным. Но сон быстро одолел меня, и, казалось, едва я закрыл глаза, как внезапно уже жмурился от яркого желтого дневного света, льющегося в комнату из высоких окон.
Все уже проснулись и бродили по комнате, разговаривая шепотом, чтобы не потревожить нас. Мы поспешно расплели конечности, смутившись из-за отсутствия уединенности, которая давала темнота. Прежде чем мы успели привести себя в порядок, в библиотеку впорхнула мисс Сапсан с кофейником, а следом за ней Ним с подносом кружек.
— Доброе утро всем! Я надеюсь, вы все хорошо отдохнули, потому что у нас много…
Мисс Сапсан увидела нас и остановилась на полуслове, ее брови поползли вверх.
Эмма спрятала лицо:
— О, нет…
От усталости и эмоций прошедшей ночи до меня не сразу дошло, что сон в одной постели с Эммой (даже если это было все, что мы делали) мог оскорбить викторианские чувства мисс Сапсан.
— Мистер Портман, на одно слово, — мисс Сапсан поставила кофейник и поманила меня пальцем.
Похоже, меня ожидает нагоняй. Я встал и расправил помятую одежду, мои щеки пылали. Мне было нисколечко не стыдно, но я не мог не почувствовать себя неловко.