Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 4
Шрифт:
— Дай поесть детям, человек! Что ты пристал к ним! — упрекнула мужа Какано.
— Ешьте, ешьте, дорогие! Успеем поговорить потом! — Бабило пододвинул к нам тарелки и налил вино.
После ужина Бабило продолжал:
— Сапоги, пожалуй, я возьму… Но уступи немного, Сосо!
— Сколько уступить, дядя Бабило?
— Ты только не подумай, что я рвач какой-нибудь!.. Цену этим сапогам я знаю лучше тебя… Но… сам понимаешь, трудно сейчас с кукурузой… Если б не так, стал бы ты продавать
— Правы, дядя Бабило! — согласилась Хатия.
— Так вот, возьми за сапоги полпуда кукурузы…
— Мало полпуда, дядя Бабило… Полпуда я должен отдать Манасэ… За осла… — сказал я, сгорая от стыда.
— Эх, жизнь… — вздохнул Бабило, — добавлю еще четверть…
— Если возьмете полушубок…
— А за сколько отдашь? — спросил Бабило и посмотрел на полушубок… такими глазами, что я понял: он пришелся ему по душе.
— За два пуда…
— О! — воскликнул Бабило.
— Это полушубок его отца! — сказала Хатия.
— Как же он расстался с ним? — удивился Бабило.
— Да так уж получилось…
— Что, он не носил его?
— Надел только раз…
— Ладно, дам тебе пуд… Сами перебьемся как-нибудь до осени… — Бабило взял в руки полушубок.
Я колебался.
— Дядя Бабило, тетя не разрешала Сосойе брать вещи… Ведь они отцовские… Пуд кукурузы мало… — сказала Хатия.
Бабило насторожился.
— Отец что, на фронте?
— Нет.
— Он… жив?
— Не знаю.
— А мать?
— Не знаю.
— Погоди, погоди… Объясни мне толком, в чем дело?
— Его родителей арестовали в тридцать седьмом году, — сказала Хатия, — Сосойю воспитывает его тетя, учительница Кето.
Бабило покачал головой, снял полушубок, положил его на тахту.
— В тридцать седьмом, говоришь?
— Да, в тридцать седьмом…
— Ночью взяли?
— Ночью…
— Вместе?
— Нет, сперва папу, потом маму…
— И ничего про них не слышно?
— Ничего…
— Бедный мой мальчик… — вздохнула Какано. — Ты хоть помнишь их?
— Так, смутно… Маму помню лучше… — Я сложил полушубок. — Мы уйдем рано утром, дядя Бабило, — постарался я переменить тему.
— Хорошо, сынок, хорошо… Какано, приготовь для детей три пуда кукурузы!
Какано молча вышла из комнаты, прихватив два моих мешка.
— Да, сынок… Трудное было время… — начал Бабило, — много тогда пропало хороших людей… Из нашего села тоже забрали двоих — Гаврила-мельника и Якинте Кунчулия, счетоводом он работал в конторе… Так и исчезли оба…
Из соседней комнаты доносился приятный звук засыпаемой в мешок кукурузы.
— Дядя Бабило, а ружье вы не купите? — спросил я.
— Что?
— Ружье, говорю, не купите?
— Ружье? Ружье… А зачем мне ружье? Тут
Я сжал руку Хатии. Ружье принадлежало ей, и цену должна была назначить она.
— Сколько? — спросил Бабило.
— Нисколько! — сказала Хатия.
Я разинул рот.
— Что, не продается?
— Нет, дядя Бабило, не продаем, а дарю вам ружье, если оно вам нравится, — ответила Хатия.
— Очень даже нравится, детка, но бесплатно я его не возьму… Влетит тебе дома! — сказал Бабило и ласково погладил Хатию по голове.
— Ну а продавать ружье вам я не стану… И ничего мне не влетит! Ружье — мое, и я хочу подарить его вам! Сосойя, скажи, ведь ружье мое? — Хатия заморгала глазами. Я понял, что откажись сейчас Бабило от ружья, Хатия разревется. Я выразительно взглянул на Бабило и сказал:
— Ружье принадлежит Хатии, дядя Бабило, и раз она дарит его вам, вы должны принять этот подарок!
Хатия радостно закивала головой.
— Что ж, спасибо тебе, дочка! Большое спасибо! Дай бог тебе здоровья и счастья! — Бабило поцеловал Хатию в щеку. — Какано! — позвал он жену. — Приготовь детям постель!.. И взгляни-ка, какое мне ружье подарила Хатия! Хоть в разбойники иди!
Вошла Какано. Бабило протянул ей ружье.
— Убери, ради бога! — испугалась Какано. Она стала стелить постели, а я еще раз посмотрел на двойной портрет в рамке.
— Дядя Бабило, как зовут вашего сына? Это, наверно, ваш сын?
Бабило поднял голову, взглянул с затаенной грустью на портрет и, улыбнувшись, спросил:
— Который тебя интересует, сынок?
— Дядя Бабило… Да вы что… Как это «который»?..
Бабило вынул из кармана трубку, долго набивал ее табаком, закурил, еще раз сквозь голубоватый дымок взглянул на портрет, почесал у себя в затылке и сказал мне:
— Двадцать лет я сам их спрашивал об этом… Двадцать лет Какано, чтобы не ошибиться, за одну провинность колотила их обоих…
— Почему у меня не отсохли руки! — вздохнула Какано.
— Измучили они, прохвосты, учителей! На выпускном экзамене один получил по литературе пятерку, другой — тройку…
Как там в школе ни уточняли, а при заполнении аттестата все же напутали… Мы отличали их только по родимым пятнам. У Насии пятно было на правом бедре, у Бату — на левом. Ну а в школе… не стали бы там снимать с них штаны… Насия был старше на двадцать семь минут… Вместе они пошли в армию… Этот снимок прислали оттуда… В первый месяц… А потом они пропали… И ничего нам о них не известно…