Библиотекарист
Шрифт:
Однако Боба это не убедило, и Сэнди сказал, что не в силах не признать болезненной страсти в глазах Боба. Он сдался и принес стопку информационных брошюрок о библиотечных школах, где получают необходимую степень. Боб принял их с энтузиазмом, свойственным утру Рождества, когда разбирают подарки, в то время как Сэнди, наблюдая за этим, покачивал головой.
– Ты разбиваешь мне сердце. По сути, тебе следовало бы сейчас брюхатить девушек, всех подряд, которая подвернется.
– Нет, вот это как раз то, что мне нужно.
– Тебе следовало бы состоять в уличной шайке, Боб, и участвовать в поножовщинах.
Боб принес брошюрки домой и показал их матери. Та потрогала кончиком
– Я намерен пойти в библиотекари, – сказал ей Боб.
– В самом деле?
– Да.
– Позволь спросить, почему?
– Не знаю. Но почему бы и нет?
Мать нахмурилась.
– По-моему, ты еще слишком молод, чтобы задавать себе этот вопрос, разве не так?
Боб пожал плечами, и тогда она сказала:
– Я имею в виду, что, как только ты начинаешь задавать себе этот вопрос, остановиться не так-то просто. А потом не успеешь и осознать, куда оно все делось, раз – и ты все упустил. – Она посмотрела Бобу в лицо так, словно заглядывала за угол. – Разве нет чего-то еще, чем ты предпочел бы заняться в своей жизни?
– Например? – спросил Боб.
Он-то считал, что так он займет достойное уважения, соответствующее его интересам и способностям место, и ничего похожего на соглашательство, на компромисс в этом не видел. Чего еще ожидала от него мать? Очевидная неприязнь Сэнди Андерсона к этой сфере деятельности обусловливалась причинами личными, связанными с неизбывным разочарованием в жизни; но объяснить себе скепсис матери по поводу выбранной им профессии Боб так ничем и не смог.
Он окончил среднюю школу со средним баллом “А”, то есть отлично, не обретя близкого друга ни в школьном дворе, ни за его пределами. И почему? Некоторые обладают харизмой, то есть способностью внушать симпатию и заручаться преданностью других людей, чтобы употребить их себе на пользу; обратная сторона харизмы – антипатия, тот ужас, когда человек портит жизнь всем в комнате просто одним своим там присутствием. Боб не обладал ни тем, ни другим и при этом не находился посередине между крайностями. Находился он в стороне, сразу выбыв из гонки. С ранних лет у него был дар невидимки; сверстники не мучили его, потому что не замечали, а школьные учителя то и дело забывали его имя. Из него вышел бы весьма удачливый грабитель банков; он мог бы выстоять сотню опознаний, и никто бы его не признал, он ускользнул бы свободным. Конечно, и у него в школьные годы случались вспышки товарищеского сближения, иногда даже романтического, но ни одна из них не приобрела значимой формы. Дело было в том, что Боб от людей уставал.
Окончив среднюю школу, он сразу же поступил в университет штата Орегон в Портленде изучать библиотечное дело, даже на летние каникулы не прервался. Курс был рассчитан на три года, но Боб справился с ним меньше чем за два. В голове у него был выстроен определенный ход жизни, как декорации на сцене, ожидающие начала пьесы, и хотя счесть его честолюбцем было никак нельзя, двигало им непоколебимое убеждение, что ту жизнь, которую он себе сочинил и на которую надеялся, пора начинать.
Годы учебы прошли непримечательно, но Боб был доволен. Самый ранний урок начинался в десять утра, и дом был пуст, когда он вставал с постели, чтобы встретить свой день. Сами занятия были скучны, и часто скучны впечатляюще. Кто-то из преподавателей предуведомил Боба, что очень немногое из того, чему там учат, когда-нибудь ему пригодится; и действительно, он обнаружил, что почти ничего из этого так больше и не всплыло. Тот же преподаватель также сказал Бобу, что столько времени
Библиотечную школу Боб окончил с отличием, что особых выгод ему не сулило. Он решил было, что на выпускной не пойдет, но мать и Сэнди Андерсон взбунтовались, так что ему подобрали шапочку и мантию, и вот день настал. Вручение дипломов проходило душным летним вечером в открытом амфитеатре, расположенном меж холмов юго-западной части города, на высоковато устроенной сцене. Мать Боба и Сэнди наблюдали за происходящим из толпы; прежде им встречаться не доводилось, но они как-то сразу поладили, наклонялись друг к другу и обменивались шутливыми откровениями. После церемонии мать Боба настояла, чтобы Сэнди поехал с ними на праздничный ужин; когда тот уселся на переднее сиденье “шевроле”, Боба овеяло предчувствием катастрофы.
Они направились в ресторан, где кормили морепродуктами, хотя морепродукты Боб не любил. Сэнди и мать Боба выпили по четыре мартини и так спелись, что совсем уже хором стали поддразнивать Боба, уж больно он, дескать, замкнут и чересчур серьезно к себе относится.
– Подумать только, все это время я жила с библиотекарем и даже не подозревала об этом, – сказала мать. – Скажи мне об этом кто-нибудь, когда он родился, тогда бы я хоть что-нибудь понимала. Ведь годами тихонько сидел у себя в спальне!
Когда мать Боба пошла в туалет, Сэнди сунул Бобу письмо. Сказал, что это подарок на выпускной, только Боб должен открыть его, когда он будет один.
В разгар трапезы настроение у всех было приподнятое, но к тому времени, когда принесли десерт, мать Боба и Сэнди одолела угрюмость, навеянная, надо полагать, джином. Мать притихла, скрестив на груди руки, а Сэнди принялся отпускать в свой же адрес колкие, ехидные замечания, и его обычно насмешливые, добрые, но усталые глаза затуманились, как будто его одолевали мысли порочные. Принесли счет, Боб вызвался по нему заплатить, и, к его удивлению, никто этому жесту не воспротивился. Боб извлек вялую мать из выгородки и через ресторанный зал и парковку повел к “шевроле”. Устроив ее на заднем сиденье, сел за руль и завел машину. Сэнди стоял в свете фар, безуспешно пытаясь совместить пламя зажигалки с кончиком сигареты. Боб опустил стекло и спросил, что он делает, и Сэнди ответил:
– Я знаю место, которое подходит нам идеально.
– Мне нужно отвезти мать домой.
– Оставь ее, пусть отоспится. Вряд ли это в первый раз будет, когда она проснется в машине одна. И нам столько всего есть отпраздновать. – Он махнул в сторону центра. – Хочешь, я поймаю нам такси? Давай поймаю. Поймать?
Боб дал задний ход, и свет фар отступил от Сэнди.
На полпути домой мать Боба, совсем вдруг проснувшись, спросила:
– Почему ты мне не сказал?
– Что не сказал?
Она сидела, глядя на окружающий мир, а они ехали вдоль него, мимо.
– Ты думал, я что, расстроюсь? Будь справедлив, я все-таки уже пожила, Боб. Послушай, я вот о чем: можешь держать подробности при себе, но я о том, что мир пестрый, и все в нем к месту, и удачи вам обоим.
Сама мысль о том, что у Боба может быть что-то вроде романа с Сэнди, была настолько далека от его сознания, что он дотумкал, о чем мать толкует, только на следующее утро. За завтраком он попытался ее вразумить, но у нее голова болела с похмелья, и она явно не верила тому, что он говорит. В период между ее знакомством с Сэнди и ее смертью, пятнадцать месяцев спустя, она иногда справлялась, как поживает Сэнди.