Библиотекарист
Шрифт:
– Пожалуй?! Хотелось бы думать, ты отдаешь себе отчет в том, сколько это все стоило, боже милостивый. – Мистер Бейкер-Бейли покосился на стакан с водой в руке Боба. – Что это ты пьешь?
– Воду.
– Издеваешься, что ли? В такой день, как сегодня, воду не пьют. – Он вскинул руку и принялся прищелкивать пальцами.
– Все в порядке, – сказал Боб. – Я спиртного не буду.
Рука мистера Бейкера-Бейли медленно опустилась на стол.
– Ты что, вообще не пьешь?
– Вообще пью, только сейчас не буду.
– Почему?
– Просто не хочу, чтобы это сейчас влияло.
Мистеру Бейкеру-Бейли
– Ну, в общем, скажу я тебе, священник оказался на высоте. Обошелся недешево, но думаю, он того стоил. Твоей матери было чертовски важно, чтобы ей достался именно этот священник, и я ей пообещал, так что вот. Тут деньги не в счет, чего их жалеть, верно? А ты знал, что мы с ней проработали вместе больше двадцати лет?
– Да.
– Двадцать лет! Что ни говори, а срок долгий. – Помолчав, он продолжил: – А странно, правда, что у нас с тобой столько времени ушло на то, чтобы познакомиться?
– Думаю, да, – сказал Боб. – Хотя, на самом деле, я вас однажды видел до этого.
– Вот как? И когда ж это было?
– Мне было одиннадцать лет, и вы с матерью танцевали в нашей гостиной.
Мистер Бейкер-Бейли в легкой вспышке паники залпом допил свой бурбон. Глядя на кубики льда в своем стакане, он позвякал ими немного, а затем поднял голову и гаркнул через весь ресторан:
– Я что тебе говорил?!
Подлетел официант с полным стаканом, забрал пустой. Мистер Бейкер-Бейли, прожегши взглядом его удаляющуюся спину, сказал Бобу:
– Я расстроен. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Что вы расстроены, – сказал Боб, подумывая уже о том, как бы ему уйти, не вызвав недовольства и ненужного шума.
Мистер Бейкер-Бейли сделал еще один немалый глоток.
– Ну, и чем ты занят в последнее время?
– Приступаю к работе библиотекарем.
– Неплохо, неплохо. Дело полезное, нужное. – Он поднял палец, словно проверяя, куда дует ветер. – Кому-то нужна книга, но он не уверен, что хочет ее купить. Что ж, приятель, вот, держи, возьми домой и прочти до конца. Да еще и бесплатно. Я такое дело поддерживаю. Правда, ты, скорей всего, вряд ли разбогатеешь, но ведь суть-то не в этом, верно?
– Не в этом, пожалуй, да.
– Эта книжная блажь, она, должно быть, у тебя от матери, верно?
– Должно быть, – сказал Боб, хотя в жизни не видел, чтобы мать читала что-то помимо газет и журналов.
Мистер Бейкер-Бейли вернулся к наблюдениям за людьми, которые шли мимо по тротуару, и заговорил с Бобом, на него не глядя, целиком беря на себя функцию выражения скорби:
– Твоя мать… Она была моей правой рукой… и кем-то еще. А мы двое вместе? Не было ничего, с чем мы не справились бы, не было проблемы, которую мы не смогли бы решить. Потому что я знал ее. Я знал эту женщину. Я знал ее лучше, чем собственную жену! – Он хмыкнул. – Господи, она была совсем девочкой, когда все началось. Да мы оба были детьми, в самом-то деле. Молодыми, глупыми, битком набитыми всяким вздором и чепухой.
Он допил свой стакан, и перед ним возник следующий, а также два одинаковых блюда. Мистер Бейкер-Бейли, ободренный появлением еды, с воодушевлением схватившись за нож, принялся пилить свой стейк; но вскоре что-то внутри
– В любом случае, – произнес он, – сдается, со мной она не прогадала. – Боб на это ничего не сказал; и тогда мистер Бейкер-Бейли добавил: – Я подразумеваю под этим, что, по-моему, ей могло повезти меньше. – Боб посмотрел на мистера Бейкер-Бейли, и нечто в его взгляде побудило того поинтересоваться: – Как ты думаешь, кто купил ей этот дом?
– Я думал, она и купила.
– Хорошо, но где она взяла на это деньги?
– Я думал, что заработала.
Мистер Бейкер-Бейли сидел и смотрел на Боба. Носовой проход у него забило, и при каждом выдохе звучал коротенький свист.
– У тебя есть что-нибудь, что тебя тяготит? – спросил он. – Потому что вот он я, и я весь внимание.
Боб обдумал это и покачал головой.
– Ничего не могу на это сказать.
– Отчего ж?
– У меня нет нужных слов.
– Да почему же?
– Не знаю. Просто нет у меня для вас слов.
Мистер Бейкер-Бейли сморгнул, глядя на Боба, и вернулся к своей еде. Смотреть, как он ест, было противно, потому что голова его была того же цвета, что стейк. Он запихивал красное мясо в свой красный рот, и голова у него была красная, и это было все равно что наблюдать, как животное пожирает само себя.
– Хороший стейк, – сказал он с набитым ртом.
– Вот и ладно, – сказал Боб.
– А ты почему не ешь?
– Меня тошнит.
– А ты поешь мясца, станет лучше.
Но Боб есть не мог, даже и не пытался. Мистер Бейкер-Бейли, закончив, приказал официанту убрать тарелки. После этого он закурил, глядя, как тянется над их головами дымок.
– И все-таки знаешь что? – спросил он, и тут самообладание слетело с него, и он расплакался, причем не деликатно, как на похоронах, а тяжело, громко, с ревом.
Все в ресторане, посетители и персонал, замерли, чтобы глянуть и подивиться; Боб положил салфетку на стол, встал и вышел, по пути к двери пройдя мимо официанта. Тот направлялся с целью обновить клиенту запас бурбона, но теперь встал рядом, наблюдая за плачущим и гадая, нести тому питье или нет. Положению официанта Боб посочувствовал: можно было привести доводы как за, так и против того, чтобы обеспечить плачущего еще одним бурбоном, и подобный тупик в практике обслуживания почти что наверняка прецедентов себе не имел.
Не было на свете библиотекаря, менее мисс Огилви склонного и пригодного к тому, чтобы споспешествовать беспредельной славе литературы. Ни в малейшей степени не заботило ее ни состояние грамотности, ни обучение чтению, ни воспевание и продвижение какой-либо литературной школы или какого-то автора, и Боб ни разу не видел, чтобы она взяла в руки книгу просто удовольствия ради. Должностные обязанности мисс Огилви, как она их себе представляла, заключались в том, чтобы поддерживать священную бесшумность библиотечной среды. “Что там люди делают в тишине – это за рамками моей компетенции, – говаривала она Бобу, – но тишину я им обеспечу”. Человеческий голос, когда он звучал громче шепота, вселял в нее то, что можно было бы назвать откровенной ненавистью; таким образом, руководимая ею библиотека была самой тихой в городе Портленд и, вероятно, во всем штате Орегон.