Библиотекарист
Шрифт:
Он прошел мимо длинного стола в Большой комнате, за которым сидели люди, только что ушедшие с его чтения, бок о бок под тихо жужжащими люминесцентными лампами; кто болтал, кто не болтал, кто разгадывал кроссворд или судоку, кто безопасными ножницами кромсал цветную бумагу.
Боб пошел попрощаться с Марией, но увидел через дверь, что она снова разговаривает по телефону. Он постоял немного, а потом взял и ушел. Он чувствовал злость, что было совсем не свойственно Бобу, и даже поймал себя на том, что жалеет, что вообще пришел в Центр. Начался дождь, он, морщась от капель, спрятал книги под пальто.
Это была Мария.
– Что случилось?
– Ничего не случилось. Вы оказались правы, и я ушел.
– Но вы не сказали мне, что уходите.
– Вы говорили по телефону.
– Ну, минутку бы подождали.
– Я несколько минуток прождал.
– Вы что, дуетесь? – спросила Мария.
– Да, есть такое.
– Что ж, не могу сказать, что вы этого не заслужили, и после того, как я положу трубку, можете дуться, пока не лопнете, а пока, будьте добры, повремените немного, ладно? Потому что у меня есть идея. Вы меня выслушаете?
– Я уже слушаю.
– Я хотела бы предложить, чтобы вы и дальше приходили сюда, но без книг.
– Приходить без книг?
– Да, оставьте книги дома, Боб.
– И что же я буду делать?
– Только одно: быть здесь.
– Быть там и делать что?
– Быть здесь, быть рядом. Те, о ком мы заботимся в Центре, в большинстве своем на все махнули рукой, все пустили на самотек. Есть такие, кто принимает свое состояние как должное или совсем его не осознает; но есть и такие, кто сбит с толку, кого это тревожит и даже, бывает, злит. Вы же из тех, кто крепко держит штурвал, и, я думаю, ваше присутствие пойдет на пользу. Я вот только что говорила по телефону с фокусником, который хочет устроить для нас представление со всякими трюками, иллюзиями и прочей ловкостью рук. Половина людей в Центре, кто больше, кто меньше, страдает старческим слабоумием. Мир в целом и без того уже ловкий трюк, и в мою задачу не входит лишний раз ткнуть их носом в то, как он ненадежен. Вот тут-то, на мой взгляд, в дело входите вы.
Она стала уговаривать Боба, чтобы он навестил их на следующей неделе, но он изобразил холодность, заявил, что ему нужно подумать, и повесил трубку. По правде сказать, его тронуло то, как оценивает его характер Мария. Предназначение, которому Боб следовал в своей профессиональной жизни, было отставлено, когда он вышел на пенсию, но теперь, снова востребованная, эта часть его личности ожила. Утром он позвонил Марии, чтобы согласовать расписание, и в назначенный день безо всяких книг, как и было предписано, прибыл в Центр.
Однако, что ему делать, он толком так и не уразумел.
– Просто пройдитесь туда и сюда, – сказала ему Мария. – Спросите кого-нибудь, как его зовут, сами представьтесь. Это как коктейльная вечеринка, но без коктейлей.
Она дружески подтолкнула его в сторону Большой комнаты, и он обошел длинный стол, приветственно махая каждому, кто попадался ему на глаза, в надежде получить приглашение задержаться. Но никто не выказывал намерения с ним заговорить, и он шел
Боб направлялся к ней поздороваться, когда в противоположном углу, перед настенным телевизором, заметил электронное инвалидное кресло, а в нем – того самого субъекта в здоровенном берете. Из двух сценариев этот показался Бобу поперспективней; он подошел и пододвинул стул. Субъект в берете наблюдал за теннисным матчем в мужском одиночном разряде; Боб воспользовался его увлеченностью, чтобы повнимательней разглядеть, и нашел его внешность воистину уродливой, без прикрас. Мясистая физиономия была испещрена чернильно-лиловыми пятнами, как у отравленных газом; широкий нос изрыт лопнувшими сосудами, в ямках и впадинах; ни бровей, ни ресниц, а белки глаз розовые до красноты. В совокупности все это складывалось в образ Гаргантюа, нездоровые привычки и гигантский аппетит которого десятки лет укороту не знали. Но при этом все-таки чувствовалась в нем некая одушевленность, говорившая о неуемной жизненной силе, некая мутантная разновидность веселости.
Какое-то время спустя к ним подошла, толкая тележку, медсестра с бейджиком “Нэнси” и золотым распятием на цепочке.
– Пора вам перекусить, мальчики, – сказала она.
В тележке лежали в четыре ряда округлые комочки, по десять в ряд, половина беловатая и шерстистая, половина темно-коричневая, похожая на миниатюрную модель мозга.
– И что это за штуки такие? – осведомился субъект в берете.
– Колобки. Эти с арахисовым маслом, а эти с изюмом.
– И что бы это могло быть?
– Колобки с арахисовым маслом – это арахисовое масло, скатанное в шарик и посыпанное кокосовой стружкой. Колобки с изюмом – это просто пюре из изюма.
– И кто же их сотворил?
– Я и сотворила.
– Могу я предположить, что при этом вы были в перчатках?
Медсестра Нэнси устало перевела взгляд на Боба, словно ища свидетеля, и оживилась, когда поняла, что раньше его не видела.
– Вы новенький? – спросила она.
– Да, здравствуйте, меня прислала Ассоциация волонтеров.
Оледенев лицом, она тут же откатила тележку подальше от Боба.
– Извините, но волонтерам полдник не полагается.
– Да все в порядке, – сказал ей Боб.
Этих ее колобков ему совсем не хотелось. Но она держалась настороже, как будто Боб мог ринуться и схватить какой-то из шариков, если она отвлечется. Субъект в большом берете напялил очки для чтения и, запрокинув голову, воззрился поверх тележки.
– В кладовой что, не хватает продуктов? – спросил он. – Потому что, по-моему, дерьмо это, а не перекус.
– В самом деле, дефицит есть. И если вы думаете, что это легко – поддерживать здоровую диету, имея то, что мне дают, то сделайте одолжение и подумайте еще раз. А кроме того, я, кажется, уже говорила, что я думаю о вашем выборе выражений, разве нет?
– Действительно, говорила, но, должно быть, у меня выветрилось из головы. – Он снял очки для чтения. – Это неопровержимый факт, Нэнси. Сколько мне можно?
– Сколько вы хотите?
– Сколько я могу взять?
– Можете два.
– По два и тех, и других?