Библиотекарист
Шрифт:
Медсестра Нэнси оглянулась через плечо, сдержанно кивнула, и мужчина в большом берете взял с тележки четыре колобка и разложил их в ряд на своем широком предплечье. Медсестра укатила тележку, а мужчина расторопно умял шарики один за другим, глядя в пространство, жевал и глотал, жевал и глотал. Закончив, он перевел дух, смахнул крошки с ладони и протянул Бобу руку для пожатия.
– Лайнус Уэбстер.
Он спросил, как зовут, Боб сказал.
– Боб Космик? Вы что, в шоу-бизнесе?
Боб еще раз повторил свое имя, но Лайнус отвлекся на телевизор и замахал рукой, требуя тишины.
На корт вышел квартет теннисисток, и он,
Джилл, резко развернувшись на стуле, свирепо уставилась на Лайнуса.
– Он снова, снова! – выкрикнула она.
Боб поймал взгляд Джилл и помахал ей; ответом ему был взгляд безучастный. Перекрывая шум телевизора, он спросил:
– Как ваши пальцы?
Джилл недоуменно отпрянула.
– А ваши? – потребовала она.
Боб, покачав головой, объяснил:
– Большие пальцы у вас на руках. Когда я был здесь в прошлый раз, вы их не чувствовали, разве не помните?
Радость прозрения отразилась у нее на лице.
– Ах да! – сказала она, повернулась обратно лицом к стене и продолжила со своим пазлом.
Между тем Лайнус, откинув голову на спинку инвалидного кресла, вовсю наслаждался своими аудиопереживаниями, но тут вернулась медсестра Нэнси, выхватила пульт у него из рук и выключила телевизор. Шумно дыша, она впилась взглядом в физиономию Лайнуса.
– Стыд и позор! – сказала она.
– Если Господь не хотел, чтобы нам нравилось, как люди крякают, ухают и пыхтят, зачем Он вообще эти звуки придумал? – спросил Лайнус.
– Ладно, тогда знаете что? Только что вы на двадцать четыре часа лишились права смотреть телевизор. Может, стоит подняться в свою комнату, отдохнуть и все хорошенько обдумать?
– По-моему, за мою жизнь я и так уже обо всем передумал. Хотя остальное звучит вполне здраво. – Лайнус подмигнул Бобу и укатил в своем кресле.
Из-за стены донесся приглушенный лязг – заработал дряхлый лифт, который доставлял жильцов в комнаты на втором и третьем этажах.
– Не поощряйте его, – сказала медсестра Нэнси, придвинула стул поближе и принялась щелкать каналами. Остановилась она на религиозной программе, и Боб ушел от телевизора, решив еще раз попытать счастья за длинным столом.
Он сел и принялся расспрашивать тех, кто поближе, как они поживают. Ответом ему был скорее вялый шумок, чем внятная речь, и общий настрой, сколько мог судить Боб, сводился к сдержанному разочарованию: дела шли не так уж плохо, это правда, но утверждать, что все так уж и хорошо, тоже никто не станет.
Чирп сидела напротив Боба и вроде как смотрела прямо на него, но поскольку она была в своем обычном прикиде, сказать наверняка было невозможно. Он помахал ей, она не помахала в ответ.
Посреди стола стояла корзинка с безопасными ножницами, клей-карандашами и обрезками бумаги всех цветов. Припомнив свои библиотечные дни, когда приходилось развлекать группки детей, Боб взял лист плотной красной бумаги, разгладил его рукой по столу, сложил вдвое, а потом еще и еще, так что получалась гармошка. Делал он это как бы и рассеянно, но все-таки со старанием, чем пробудил любопытство кое-кого из соседей;
Наконец, развернув гармошку и продемонстрировав шаткую цепочку из человечков, держащихся за руки, он увидел, что его тактический ход увенчался успехом: он удивил этих мужчин и женщин, он развлек их и даже произвел впечатление. Кое-кто захотел и сам сделать такую бумажную цепочку, так что Боб провел краткий инструктаж. Прошло совсем немного времени, и группа утратила интерес к этому делу, но Боб был доволен своим первым контактом.
Брайти шла по комнате с таким видом, словно у нее, решил Боб, имелась какая-то почти срочная цель.
– Привет, Брайти, – сказал он.
Завидев Боба, она изменила курс, двинула прямо к нему, схватила за руку и выговорила:
– Представьте! Случалось, я отказывалась от танца, когда меня приглашали.
– В самом деле? – сказал Боб.
Сделав кокетливую мину, она поднесла к губам воображаемую сигаретку:
– Пожалуй, я этот пересижу, спасибо. – Отбросила сигаретку и покачала головой на себя из воспоминания. – О чем я только, черт побери, думала?!
– Вы следовали своим желаниям и настроениям.
– Желаниям и настроениям – вот сказанул! – Она шлепнула Боба по руке и поспешила туда, куда до того направлялась.
Мария уведомляла Боба, что у него нет расписания, он волен приходить и уходить, когда заблагорассудится. Решив, что на сегодня с него хватит, он попрощался с группой за длинным столом и направился в кабинетик Марии. Дверь была приоткрыта, Мария разговаривала по телефону. Она глянула вопросительно, и Боб показал ей большой палец. Она сделала знак “окей”, он отдал ей честь и изобразил пальцами, что уходит. Она снова сделала знак “окей”, он поклонился и вышел из Центра.
Шагая вниз по дорожке, Боб осознал, что воспрял духом; Мария не ошиблась, внеся поправки в его визиты. Дорогой домой он думал о том, что попал в такое место, где, сближаясь с его обитателями, он, скорее всего, не соскучится никогда.
Джилл являла собой неподдельно негативную особь, вечно и неизменно незадачливую и посему не выпадавшую из состояния яростного негодования. Каждодневно сталкиваясь со свидетельствами того, что судьба настроена к ней враждебно, каждодневно прилагала она усилия не только вынести их, не только им противостоять, но еще и отыскивать людей, которым можно о них поведать. Оказалось, что Боб готов ее слушать, причем так охотно, что это, сказала она ему тихонько, будто бы по секрету, который она могла каким-то образом от него уберечь, в то же время делясь, это весьма необычное дело. В этом смысле он определенно представлял для нее ценность, но она никогда не была ласкова с ним, никогда не благодарила. Боб был словно лошадь, которую гнали и гнали, не кормили и не поили, а лишь хлестали. К концу того месяца, когда Боб наладился приходить в Центр безо всяких книг, у него с Джилл установилось что-то наподобие дружбы или того, что могло бы сойти за дружбу в ее вселенной. Ни намека на теплоту, нет, – фамильярность, короткость, устраивающая ту и другую стороны. Как Джилл к нему относится, Боб сказать бы не смог, но сам он находил ее интересной и всякий раз, направляясь в сторону Гериатрического центра Гэмбелла – Рида, с нетерпением предвкушал, о чем пойдет у них разговор.