Библиотекарист

де Витт Патрик

Она явно гордилась своей находчивостью, но Боб не понял, зачем ей понадобилось ловчить, и попросил объясниться.

– Ну, я подумала, что ты захочешь спуститься и поздороваться, – сказала Мария.

– С чего бы? Он знать не знает, кто я такой.

– Вот ты ему и скажи.

– А если ему это ни к чему?

– Тогда он сам скажет тебе об этом. Он в самом деле очень приятный человек, Боб. И я знаю, что лезу не в свое дело, но есть ведь шанс, что встреча с ним будет тебе полезна. В общем, давай так: если ты не спустишься, я пойму, что тебе это не нужно. Но я задержу

его сколько смогу, ладно?

Похлопав Боба по руке, она вышла, а Боб поднялся, прошелся по комнате и хорошенько подумал. Спускаться вниз не хотелось, но вряд ли это весомая причина, чтобы решить, что спуститься не стоит. Когда же пришла мысль, что в тот отрезок жизни, который ему еще остался, вряд ли представится другой случай увидеться с кем-то из близких Конни, он поймал себя на том, что тянется за ботинками, натягивает пиджак, причесывается и чистит зубы. В последний момент он собрал в конверт несколько фотоснимков времен с Конни, сунул конверт в карман пиджака и направился к лифту.

Вступив в Большую комнату, он увидел, что сын Конни сидит в одиночестве за длинным столом и смотрит в свой телефон. Он был в той же потертой из джинсы куртке, что в прошлый раз, и с забинтованным пальцем, и выглядел, как рабочий или торговец в обеденный перерыв. Боб стоял через стол от него; когда сын Конни поднял глаза, Боб слегка поклонился и спросил, не помешает ли он, если присядет. Сын Конни неопределенно кивнул и снова уткнулся в телефон. Боб сел.

– Вы унаследовали внешность отца, – сказал он.

Сын Конни никак не отреагировал; он был весь в переписке. Боб продолжил чуть громче:

– Видите ли, мы с вашим отцом были друзьями. С Итаном. Осмелюсь заметить, это на мне лежит груз ответственности за то, что пути ваших матери и отца пересеклись.

Сын Конни снова поднял глаза.

– Мои родители познакомились в автобусе.

– Да, но оба они направлялись ко мне. В библиотеку. Таким образом получается, что знакомство состоялось под моей, так сказать, эгидой.

При слове “библиотека” сын Конни насторожился. Мало того, он даже вроде как испугался, отложил телефон, выпрямился и молвил:

– Боже мой, да вы Боб Комет!

* * *

Сына Конни звали Сэм, он был поражен, впечатлен и даже несколько взбаламучен тем, что Боб вдруг объявился, да еще в такой поздний срок, да в таком месте. Боб тоже был поражен, тоже впечатлен, но не взбаламучен, ну или только очень слегка. Сэму хотелось знать, как Боб тут оказался; Бобу хотелось знать, как это вышло, что Сэму знакомо его имя. Они только-только приступили к тому, чтобы облечь в слова свои вопросы друг к другу, когда, проваландавшись, сколько могла, явилась с личным делом Конни в руках Мария, вменившая себе понаблюдать за ходом переговоров и проследить за тем, чтобы температура их была ровной. Однако переговаривающиеся стороны ее присутствие сочли лишним, и Сэм предложил Бобу прогуляться. Боб выдвинул встречное предложение, состоявшее в том, что прогуляются они до закусочной.

Они устроились там за столиком, и каждый заказал себе кусок пирога и кофе. Официантка Боба сразу узнала, поскольку он, Лайнус

и Джилл повадились посещать закусочную по два-три раза в неделю.

– Ты чего это ты так разодет? – спросила она его. – Что ли на бал собрался?

– Да. И подумал, что ты, возможно, захочешь пойти со мной.

– Поглядим сначала, сколько ты дашь чаевых. Но сразу видно, перышки ты почистил. – Повернувшись к Сэму, официантка уставилась на него. – А вот тебе, милый, не помешает помочь, – сказала она и потянулась пригладить ему волосы.

У Боба мороз пробежал по коже; но он видел, что Сэм не в той мере, что его отец, сознает силу своей физической привлекательности, – и, пожалуй, так оно выходит и лучше, если учесть те напасти, что выпали Итану.

Официантка принесла кофе и пирог и оставила их вдвоем, чтобы они обсудили – но что именно? Оба терялись в догадках, с чего начать и в чем, собственно, конечная цель их беседы. После пары неудачных подходов Боб вытащил фотографии, старенькие картинки, и вот они-то показали себя плодотворной точкой соприкосновения. Сэм, которому прежде не доводилось видеть изображения той поры, с увлечением принялся их разглядывать, а Боб, между тем, разглядывал профиль Сэма, который повторял собой профиль Итана, точь-в-точь.

Повернув одну фотографию так, чтобы Бобу было видней, Сэм пододвинул ее к нему поближе. На снимке были Конни и Боб, они стояли перед домом мятного цвета. Боб, с никаким лицом, стоял чуть в наклон, руки вниз по бокам, в то время как Конни уперлась кулачками в бедра, локти вперед, и задорно подмигивала, позируя, как девица из порножурнала. Сэм постучал пальцем по фасаду дома.

– Это тот самый дом с веревочными перилами?

– Верно. Там мы с вашей мамой жили, когда поженились. – Боб прочистил горло. – Знаете, по некоторым причинам я несколько удивлен тем, что вам такие вещи известны. Да и вообще тем, что вы слышали обо мне, в самом деле.

Сэм придвинул фотографию к себе, сунул ее вниз стопки и, говоря с Бобом, не переставал пересматривать снимки.

– Думаю, всякий, кто знал мою мать до несчастного случая, понимал, что на заднем плане у нее есть тайная история, которую она прячет. О смерти моего отца она рассказала мне, когда сочла, что пришло время, мне было тогда лет двенадцать-тринадцать, и это легло деталью в головоломку, но еще долгое время я жил с ощущением, что головоломка не сложена, что там кроется что-то еще. И вот однажды на Рождество, мне тогда, должно быть, было шестнадцать, мама, выпив вина, сказала: “Сэм, я хочу, чтобы ты знал: я была замужем за другим до того, как вышла за твоего отца”.

Он оторвался от фотографий, скорчил гримаску ужаса и вновь опустил глаза.

– Не лучшая новость для мальчишки, и поначалу я просто отказывался что-то об этом слышать. Но потом, позже, когда я слегка подрос и свыкся с тем, что открылось, я начал задавать вопросы, и по чуть-чуть, понемногу история стала вырисовываться.

Он подтолкнул к Бобу еще один снимок. На нем были Итан и Боб, оба в нарядных дамских шляпках и с физиономиями чинными и исполненными достоинства. Боб прищурился, всматриваясь.