Библиотекарист
Шрифт:
Сэм не заметил, чтобы его слова произвели какое-то впечатление; он подавал знак официантке, что они готовы получить счет. Сэм расплатился, и они с Бобом направились в сторону Центра. Боб промолчал большую часть пути, так что Сэм забеспокоился, не испорчена ли чем-нибудь встреча; но затем, когда они подошли к Центру, Боб снова стал самим собой, вызвался сделать копии фотографий и переслать их Сэму, если тот этого хочет, и Сэм сказал, что да, конечно, написал свой адрес и передал его Бобу. Мужчины обменялись рукопожатием, и Сэм уехал на своем старом пикапе.
Боб, проводив его взглядом, повернулся взглянуть на Центр и увидел
Жизнь в центре Гэмбелла – Рида шла своим чередом.
Дерево за окном Боба разрослось, полностью заслонив вид. Лето выдалось жарким, часто жарким невыносимо, так как в здании не было центрального кондиционирования воздуха. Боб добавил свой голос к хору жалоб, на что Мария сказала ему: “Мы все здесь страдаем, Боб”. Боб указал, что ей платят за то, чтобы она страдала, и Мария сообщила, сколько ей платят, что действенно положило конец разговору. Боб ходил в футболке и спал с открытым окном. Ночью прохладный ветер шелестел листьями дерева и обдувал Боба, пока он спал. Утром жара возвращалась. Лайнус сменил свой огромный берет на бейсболку с сетчатой спинкой и встроенным в козырек вентилятором на батарейке. Джилл единственная была за жару.
– Мне надо было родиться ящеркой и греться на камне, – сказала она.
– Ну, в некотором смысле тебе это удалось, – поведал ей Лайнус.
Пришли дожди, наступила осень, листья на дереве Боба окрасились в неописуемые цвета и опали, вернув ему вид на тротуар.
В голове не укладывалось, что прошел всего год с тех пор, как он предпринял провальную попытку наладить связь между обитателями Центра и “Черным котом” Эдгара По, но вот снова пришел Хэллоуин, и по этому случаю устроили празднество, и Боб нарядился неторопливым вампиром. Мария сказала, что он выглядел бы еще шикарней, если б двигался постремительней, так, чтобы плащ взлетал у него за спиной; но он, по его словам, двигался так быстро, как ему хотелось или моглось. Имелась еще и пара пластмассовых вампирских клыков, но он носил их недолго, от них десны болели. Мария оделась каторжницей с пластмассовым ядром на цепи, которое она раскручивала над головой, чтобы было смешнее. Лайнус выступил школьным выпускником в квадратной шапочке и черной шелковой мантии, а в руке он держал бумажный лист, свернутый в трубочку и перевязанный голубой лентой.
Джилл сидела за дальним столиком не принаряженная, рассматривала свои ноги в тапочках. У нее не достало ни денег, ни изобретательности, чтобы придумать и раздобыть костюм, и ей было горько оттого, что она оставлена за бортом. Мария нашла для нее кошачьи ушки; Джилл ушки надела и разрешила Марии карандашом для глаз нарисовать на себе усики. Мария с самым серьезным видом прикладывала линейку к щеке Джилл, чтобы ус получался прямым. В Джилл затеплилась лукавая благодарность.
– Угадаешь, кто я? – спрашивала она Боба. – Я – котик.
В одиннадцать утра к Центру подъехал автобус, и внутрь хлынул поток ряженых детей в хэллоуинских костюмах. Мария организовала этот приезд благодаря знакомству в соседней начальной школе; за день до события она описала его Бобу как встречу двух групп,
– Вот юные люди с их историями, до них никем не написанными, а вот все вы, с вашей накопленной мудростью, оглядываетесь назад. Чем плохо, что вы встретитесь посередине и установите связь?
Оптимизм ее был искренний и сердечный, но все же Боб сомневался, что эксперимент даст благоприятные результаты.
Стариков попросили занять стулья, в длинный ряд расставленные по центру Большой комнаты. Каждому выдали по пакетику конфет, чтобы раздать их детям, которые встали в очередь и один за другим подходили к сидящим старикам и со словами “Угости или ужасну!” протягивали им свои пластиковые тыквы. Разговоры завязывались нечасто. Дети побаивались стариков, старики сердились, что их боятся. Мария, волнуясь, стояла рядом.
– Не жалейте времени, чтобы узнать друг друга получше, – наставляла она.
Лайнус, Боб и Джилл сидели один за другим в середине ряда. Перед Лайнусом возник мальчик в ярком костюме из пластика. Взгляд его, в котором угадывалось неглубокое дно, выдавал личность, смекалкой не перегруженную.
– Ну, и какой же оживший кошмар ты собой представляешь? – спросил его Лайнус.
– Покемона.
– Кого?
– Покемона. – Он указал на свернутую в рулон бумагу в руке Лайнуса и спросил: – Что это?
– Да, – сказал Лайнус, – такое ты, скорей всего, вряд ли еще увидишь. Это называется диплом. Свидетельство об окончании школы. Потому что скоро мой срок оканчивать это бренное заведение и поступать в заведение повыше.
Покемон перешел к Бобу, а перед Лайнусом встал следующий паренек, не в костюме, а в уличной одежде, к тому же не очень чистой. На вид задерганный и усталый, хриплым голосом он сказал:
– Угости, не то ужасну.
– Ты почему ж без костюма? – спросил Лайнус.
– У меня его нет.
– Почему нет?
– Потому что моя мама сбежала с моим дядей.
Лайнус гримасой изобразил Бобу “каково?” – и сказал мальчику без костюма:
– Вот уж небывалое дело, чтобы не сказать больше. По причине его небывалости я, так и быть, выдам тебе две конфеты вместо одной.
Лайнус наклонился над пакетиком, выуживая конфеты. Ненаряженное дитя, почуяв в собеседнике слабину, хладнокровно осведомилось:
– А можно мне больше двух?
– Давай не будем портить момент, малыш, – сказал Лайнус.
Он бросил две конфетки в тыкву-фонарь и махнул мальчику: проходи. Тот, передвинувшись, встал перед Бобом:
– Ты кто?
– Дракула, – отвечал Боб.
– Ты пьешь кровь?
– Бывает.
– И мою выпьешь?
– Поглядим, – сказал Боб, – зависит от настроения.
Ненаряженный перешел к Джилл.
– Угости или напугаю, – сказал он.
– Угадаешь, кто я? – спросила она. – Я – котик.
– Угости или напугаю, – не поддержал игру мальчик.
Когда конфеты были розданы, дети сбились в кучку, чтобы обсудить добычу, обменяться ею и ее поглотить. У старших застрял только тот, что был без костюма; они с Лайнусом подружились. В какой-то момент он спросил: “Можно мне потрогать твою маску?” – и Лайнус сказал, что можно. Ладошка мальчика казалась маленькой и изящной по контрасту с багровой, изрытой буграми огромной башкой Лайнуса. Ладошка легонько коснулась красной щеки. Мальчик ойкнул и – недоуменный, пораженный, испуганный – руку отдернул.