Библия и литература

Мень Александр

И еврей молодой

К Валтасару предстал

И слова прочитал:

Мани, фекел, фарес!

Вот слова на стене,

Волю Бога с небес

Возвещают оне.

Мани значит: монарх,

Кончил царствовать ты!

Град у персов в руках -

Смысл середней черты;

Фарес — третье — гласит:

Ныне будешь убит!..

Рек — исчез… Изумлен,

Царь не верит мечте.

Но чертог окружен

И… он мертв на щите!..

Таков первый, ранний библейский цикл Байрона, созданный в 1814 г. В начале 20-х годов он пишет две мистерии на темы Книги Бытия. Одна, мрачнейшая, передает состояние безнадежности его души — это мистерия «Каин». Дьявол показывает Каину весь мир и убеждает его, что мир — бессмыслица.

Вторая мистерия, «Небо и земля», — о потопе. Это грандиозная и тоже мрачная вещь. Как вы знаете, пролог Книги Бытия полон сумрачных вещей, потому что он дает нам модель человеческой жизни, модель ответа человека на божественную благость, ответа очень жалкого. Человек в Книге Бытия изображен мятежником, но не гордым мятежником, а рабом, который не может подавить в себе рабства и восстает. Это бунт раба. Все это мучительные и трудные коллизии, которые Байрону были очень близки. Он пишет сцены предпотопного периода. Сейчас для нас это так важно, потому что на самом деле он показывает ситуацию предкризисную, когда наступает общая экологическая катастрофа, когда мир возвращается в хаос и дикие темные духи ликуют и злорадствуют, что наконец этот гадостный человек будет убран с лица земли, что он не сумел жить на Земле. Люди не внемлют предупреждениям, и сколько бы ни стремились сыновья Ноя остановить их, они продолжают жить как прежде, продолжают на что-то надеяться, на что-то рассчитывать. И небо ясное — ничто не предвещает потопа. Но где-то уже собираются тучи, которые обрушатся на землю грандиозным ливнем.

Все эти романтические картины переходят в поэзию следующего поколения, но уже с некоторой иронией. Та серьезность, с которой молодые люди времен «Бури и натиска» говорили об этих вещах, исчезает. Появляется ядовитая насмешка.

Таков, например, Генрих Гейне. Он был другом Карла Маркса, увлекался социальными идеями и уже в первом своем сборнике стихов, «Книге песен», писал о любви, о сердце сентиментально и одновременно иронично. Но в какой-то момент его жизни с ним произошло превращение. Он пишет, что жрецы атеизма с удовольствием сожгли бы его теперь, но у них, к счастью, нет другого оружия кроме перьев. «Но пусть себе пишут… А я вернулся к Богу», — говорит он. Но, оставаясь верным себе, он писал об этом с иронией. Я прочту вам несколько слов из его признания. «С тех пор, как я признался в перемене своих воззрений, многие люди с христианской настойчивостью делали мне запросы: каким путем снизошло на меня наиболее убедительное просветление духа? Благочестивые души, по-видимому, жаждут услышать от меня о чуде. Они были бы рады узнать, не осиял ли меня свет, подобно Савлу на пути в Дамаск, или не ехал ли я, по примеру Валаама, верхом на упрямой ослице, которая внезапно заговорила? Нет, верящие умы! Никогда я не ездил в Дамаск и ничего толком не знаю о Дамаске. Точно так же никогда не видел я осла, который говорил бы человеческим языком, тогда как встречал достаточно людей, говоривших по-ослиному. Действительно, никакое видение, никакой экстаз серафима, ни глас с неба, ни вещий сон, никакое иное чудесное явление не привело меня на путь спасения. Я просветился просто благодаря тому, что я читал одну книгу. — Книгу? — Да. Это старинная простая книга, скромная, беспритязательная, как солнце, согревающее нас, как хлеб, которым питаемся; книга, которая смотрит на нас так сердечно, с такой благодатной добротой, как старая бабушка, ежедневно читающая эту книгу милыми трясущимися губами. И эта книга так и называется — просто Книгой, Библией. По справедливости называют ее сверх того Священным Писанием. Кто потерял своего Бога, тот может найти Его снова в этой Книге. А кто никогда Его не знал, на того повеет оттуда дыханием божественного глагола».

Так писал Генрих Гейне в конце своей жизни. К нему вернулся тот образ, который он видел в начале своего творческого пути. Наверное, некоторые из вас видели католические статуи Христа с сердцем посередине. Он где-то видел этот образ и в одной из своих поэм изобразил мир как некое царство, освещаемое солнцем. Это солнце есть сердце Христа. Этот свет горит в центре. И люди идут по блаженной стране, идут просветленные, мужественные, радостные, и каждый раз, когда они глядят на солнце, которое льет свои лучи, как кровь, они видят сердце Иисусово и говорят друг другу: «Хвала Иисусу вовеки!»

Но так писали поэты. А в это время разрушительная критика пыталась низвести Христа с Его пьедестала. Однако, по справедливому замечанию одного современного американского ученого, чем больше развенчивали Христа, тем больше к Нему приковывалось внимание литераторов, поэтов, исследователей. Самым показательным примером является Эрнест Ренан.

Французский писатель, востоковед, беллетрист, историк, Эрнест Ренан в 1845 г. в последний раз, еще в семинарской сутане, спускался по ступенькам школы Святого Сульпиция в Париже. Перешел улицу, снял с себя эту сутану и с тех пор

больше не возвращался в семинарию.

Человек, родившийся в старинном бретонском городке, среди монастырей и набожных христиан-рыбаков, сам сын рыбака, он благодаря своим необычайным дарованиям был отправлен на учебу в Париж. В бретонской глуши он жил как будто среди волшебников, каждый священник был для него как колдун, и вдруг он попадает в Париж, Париж эпохи Жорж Санд и Виктора Гюго. Он сам писал в своих воспоминаниях, что какой-нибудь дикарь или индийский факир, во мгновение ока перенесенный на шумный парижский бульвар, меньше бы удивился, чем он, попавший из своего набожного бретонского захолустья в этот мир.

Но с соблазнами он справился. Все-таки мать привила ему крепкую нравственную закваску. Не справился он с другим, и это мать очень удивляло. Она потом говорила: «Почему надо изменять своей вере, если какая-то книга была написана позже, чем считалось раньше?» И в самом деле: Эрнест Ренан стал в семинарии заниматься филологией, преуспел необычайно — очень талантливый юноша. Он стал читать немецких критиков, которые ему показали, что традиционные представления об авторах Священных Книг неточны, что не Давид писал все псалмы, что Книга пророка Исайи была написана несколькими авторами, жившими в разное время, и так далее. И его это поразило! Когда он стал обращаться к своим наставникам, о которых он вспоминает в мемуарах очень тепло, они говорили: Католическая Церковь так учит, и ни вправо, ни влево. Тогда существовал очень серьезный догматизм, преодоленный спустя сто лет, но в то время он стоил тяжелого духовного кризиса великому французскому мыслителю, писателю, эссеисту Эрнесту Ренану. В конце концов ему надо было выбирать между верой и наукой, и он предпочел выбрать науку. Он говорил: здесь, по крайней мере, истина. Кризис привел его к решению отказаться от служения Церкви и заняться восточной филологией.

Через сто лет в любом учебнике, в любом журнальчике, в руководстве для детей все те научные истины или научные теории о времени происхождения библейских книг уже, так сказать, получат гражданство и никого не будут смущать, потому что нельзя путать духовный смысл Писания с чисто научными проблемами датировки, хронологии, авторства. Как сказал мне один мой покойный коллега: если не Моисей писал все пять Книг, то тогда рушится вся богодухновенность. Чего же стоит богодухновенность, если она рушится от таких вещей? Но так рассуждал Ренан, и все у него рухнуло. И все же он не мог оторваться от Библии. Он посвятил себя ей, дал, как он сам говорил, «назорейский обет» — тридцать лет, с 1863 по 1892 г., когда он умер, Ренан писал книги на библейские темы.

Первая из них — «Жизнь Иисуса». Сначала он хотел написать историю идей — влияние немцев, гегельянцев. Но в это время Наполеон III отправил на Восток экспедицию для раскопок финикийских памятников. Уже известный семитолог, Ренан поехал туда со своей сестрой Генриеттой, женщиной эмансипированной, тоже давно отошедшей от веры. (Она влияла на Ренана довольно сильно.) Они странствовали по Ливану. У него была с собой лишь маленькая кучка книг, и он начал писать о жизни Иисуса. И вдруг он увидел, что эти холмы, эти голые скалы, эти маленькие оливковые рощи, эти тропинки у вод — это же пятое Евангелие! Вся страна сохранила в себе тот аромат, который идет от Евангелия. Подлинность, достоверность событий, описанных у четырех евангелистов и в Деяниях, предстала перед ним со всей очевидностью, и он стал лихорадочно писать, имея под рукой только греческий текст Нового Завета, Иосифа Флавия и пару пособий. Он переписывал каждый лист, Генриетта читала, одобряла, делала замечания. Это был самый счастливый момент его жизни. И Ренан говорил, что его любовь к Иисусу все возрастала. Он хотел отбросить из Его жизни все сверхъестественное. Чудеса? — самообман! Или, может быть, благочестивый обман. Воскресение? — Мария Магдалина была очень возбудимая женщина, как пишет Ренан, любовь галлюцинирующей женщины дает миру Воскресшего Бога. (Как будто мало в мире нервных женщин. Если бы каждый раз результат был таков, что было бы делать на свете!) Простые вещи, с которыми мы сталкиваемся повседневно, рождают у Ренана мировые события. Но эпоху он почувствовал, внимательно ее изучил и сумел нарисовать замечательную картину. Собственно, он писал роман, хотя это оказалось историческим исследованием.

Когда работа над книгой заканчивалась, Ренан, находясь в Ливане, тяжело заболел местной лихорадкой, потерял сознание. Заболела и Генриетта. Когда через довольно длительный промежуток времени Ренан пришел в себя, Генриетта была уже мертва. Он был в отчаянии, едва не умер, но все-таки его спасли. Он вернулся в Европу.

В 1863 г. вышло первое издание «Жизни Иисуса». Верующие люди, богословы считали эту книгу произведением антихриста, атеисты, которые еще не потеряли любви к христианской традиции, ее воспевали, называли новым Евангелием. Но, при массе недостатков, эта книга все равно осталась классической.