Бич Божий
Шрифт:
— Это шуба такая, извини. Два часа на морозе прыгал, прежде чем зашёл.
Губы их сошлись, и горячий поцелуй лучше слов сказал: оба любят и готовы на всё! Красная лампадка образа освещала. Золотился оклад. Красно-рыжие блики омывали влюблённых: тонкую шею Анастасии, запрокинутую назад голову, профиль Милонега — нос горбинкой, — и сплетённые руки. Богородица смотрела на них. И кивала вроде бы: да хранит вас Господь, дета неразумные!..
Вдруг открылась дверь: на пороге стоял грозный Лют. А из-за спины выглядывала хазарка Суламифь, прислуживавшая
— Он подняться... я видать... обнимать... целовать...
— Пёс поганый! — крикнул сын Свенельда. — Как ты смел дотронуться до чужой жены? До снохи Святославлевой? Как ты смел не погибнуть летом на Днепре? Надругаться над жребием? — выхватив из ножен меч, он закончил: — Ничего, я восстановлю справедливость. Ты заплатишь за всё, жалкий вор!
Милонег попятился. К счастью, короткий меч тоже был у него под шубой, в ножнах, прикреплённый к поясу. Сбросив козий мех и оставшись в одной рубашке, юноша смотрел на Мстислава. Настя, ломая руки, призывала их образумиться и просила Люта лучше убить её, чем невинного Милонега.
— До тебя очередь дойдёт, — процедил сквозь зубы Свенельдич, адресуясь к гречанке. — Отобьём у тебя охоту мужу изменять, — и взмахнул мечом.
От удара неимоверной силы Милонег мог быть разрублен от плеча до пояса, если бы не прыгнул вовремя назад. Лют ударил снова. Но клинок пришёлся в клинок, высек брызги искр и не смог поранить противника. Жериволов сын защищался ловко. Уклонялся, отступал, действовал быстрее и тоньше. Но Мстислав был сильнее: меч его крушил всё подряд — стол, скамью, спинку у одра, а попав в тюфяк, поднял в воздух клубы пуха. Настя забилась в угол. Двое мужчин пробегали мимо неё, яростно сопя, потные, свирепые. Бились насмерть. Но в конце концов Милонегу удалось обмануть Свенельдича: юноша набросил на него простыню с одра и ударил по голове крышкой от разрубленного стола. Лют осел и свалился.
— Убегай! — крикнула гречанка. — Он сейчас очнуться!
— Без тебя не сделаю шага. Только вместе! — отвечал Милонег.
Но на лестнице послышался топот: это поднимались дружинники, вызванные хазаркой.
— Мы погибнуть! — задрожала Анастасия.
— Береги себя! — посмотрел на неё влюблённый с душераздирающей нежностью. — Я вернусь за тобой! Обещаю! — И, ногой высадив оконце, прыгнул в темноту.
Пролетев по воздуху сажень с четвертью, он благополучно врезался в снег на скате крыши, съехал вниз, снова полетел кувырком, сорвавшись со стены, и затих в сугробе. Вылез, отряхнулся и, не замечая мороза и того, что всего лишь в одной рубашке, побежал к дому Жеривола.
В это время очнувшийся Лют сдёрнул с головы простыню и, ругая дружинников, бросился в погоню. Оседлав коней, поскакали из детинца, обогнули стену, осмотрели сугроб, спасший Милонега.
— В общем, так, — приказал Мстислав. — Ты, Шарап, направляйся к северным воротам, ты, Балуй, — к южным. Наглухо закрыть! Ты, Микула, скачи на Лысую гору, князю доложи. А со мной — Пусторосл и Батура, мы в его отчий дом поедем. Больше Милонежке
И действительно: не успел Жериволов сын юркнуть в дверку, напугав бабку Тарарыку до смерти (ключница волхва в первый момент подумала, что явился призрак, и едва не хлопнулась в обморок), как в ворота стали дубасить Лют и его подручные.
— Отворяй, Тарарыка, — заорали они. — Или подожжём, выкурим его.
Бабка запричитала:
— Да кого ж, родимые? Я одна-одинёшенька, только спать легла.
— Милонега — «кого»!
— Чур меня, чур! Что ж вы говорите, для чего надсмехаетесь надо мной, над старой? Милонежек давно мёртвенький лежит, упокоился во Днепре.
— Хватит притворяться, — разозлился Лют. — Пришибу, коли не откроешь.
Милонег, спрятавшись за створкой ворот, Тарарыке кивнул. Бабка отомкнула запоры. Трое всадников проскакали во двор.
— Где он прячется? Говори, Яга!
— Нету никого, я сказала. Коль не верите — поищите сами.
— И поищем, поищем! Ежели найдём — хлопнем тебя, как муху!
Спешившись, они побежали в дом. Милонег же прыгнул в седло одного из коней, резко его пришпорил, выскочил со двора — да и был таков.
Он помчался к северным, Подольским воротам, теша себя надеждой, что они ещё не закрыты. Но расчёт его оказался ложным: несколько привратников грелись у костра, явно сторожа вход и выход. «Значит, с юга тоже не проскочить, — закусил губу Милонег, поворачивая коня. — Что же делать?»
Лишь один человек мог его укрыть — православный священник отец Григорий. И влюблённый в гречанку поскакал к церкви Святой Софии.
Между тем Свенельдич рыскал по дворам. На подмогу ему прискакали дружинники, посланные Святославом с Лысой горы, во главе с княжичем Олегом. Быстро договорились, кто в каком конце ищет. Церковь Святой Софии выпала Олегу.
Он, подъехав к дому отца Григория, постучал в калитку.
— Кто? — спросил холоп.
— Я — Олег Святославлев. Где хозяин твой?
— Дома, почивает.
— Подыми его. Я хочу зайти.
Заспанный Григорий вышел в горницу. Там сидел Олег — шапка на столе, сапоги в снегу: даже не обмёл, направляясь в дом. Княжич поднял недобрые глаза — вылитый отец.
— Ну? — проговорил. — В доме или в церкви?
— Что? — захлопал веками священнослужитель.
— Не финти, Григорий. Человек ты правдивый, вера не позволяет тебе лукавить. Милонег у тебя: видел во дворе свежие следы от копыт коня. Где он спрятался? Отвечай.
— Что ты хочешь сделать с ним? Ежели убить — я его не выдам.
Княжич хмыкнул:
— Без тебя, пожалуй, найдём... Ну да ладно, могу сказать: убивать я его не стану. Дядя всё-таки. Для начала поговорю.
— Слово потомка Рюрика?
— Коли обещал — значит, так и будет.
— В церковь тогда пошли.
Петли на дверях были смазаны, открывались плавно. Княжич оказался внутри. В полумраке горело несколько лампад, а со стен на него смотрели лики святых. Каждый шаг отдавался эхом.