Билет на Марс
Шрифт:
Гешка остался на платформе, а Юлька побежал за билетами.
Здание вокзала, маленькое, деревянное, обшитое узкой доской-вагонкой, покрашенное в желтый цвет, казалось игрушечным под могучими серебристыми березами. Перед входом взамен колокола на костыле подвешен обрубок рельса.
В пассажирском зале было пусто, не прибрано и стоял сильный запах керосина. В открытое окошечко билетной кассы виднелись полочки со стопками рыжих картонных билетов и компостер, похожий на заглавную букву "Д".
– Будьте добры, продайте два билета до станции
– важно сказал Юлий, протягивая кассиру удостоверения.
Кассир, пожилой худощавый человек в белом кителе с металлическими пуговицами, молча, не глядя, сунул картонный билет в компостер и толкнул его вертикальную стойку. Отбив билеты, он небрежно бросил их на прилавок окошечка.
– Двадцать рублей сорок копеек!
– сказал он равнодушно.
Юлька заплатил деньги, а потом, развернув удостоверение, ткнул в него пальцем:
– Вот смотрите, товарищ кассир: Юлий Владимирович Малямзин - это я... и еду в Осинники по важному делу.
Кассир, оглядев Юльку сонными глазами, ответил:
– Следующий!
Обиженный таким невниманием, Юлька побежал к поезду.
Ребята залезли в последний вагон и заняли место у самого окна. Жаль, что возле вагона не стоял проводник и некому было проверить билеты, спросить их, куда же это они едут. Да и в вагоне людей было негусто. Двое пассажиров читали; старичок в синей сатиновой рубашке, поджав ноги, лежал на скамейке. Четверо пассажиров, положив на колени чемодан, стучали костями домино. И поэтому никто не обратил внимания на такой торжественный момент, как отход поезда, исключая, конечно, наших командированных.
На узкий перрон, покрытый сверху слоем паровозного шлака-жужелицы, вышел дежурный по станции в фуражке с алым верхом. Он окинул взглядом, казалось, дремавший состав, вытащил засунутый в щель обшивки здания станции железный болт и два раза ударил им по рельсу. Затем торжественно, как свечу, поднял свернутый желтый флажок.
Паровоз стал отдуваться паром чаще, громче и дал гудок. О, какой это был гудок: мощный, раскатистый! От него, наверное, в горах посыпались хвойные иглы с елей.
Никто из пассажиров не обратил на гудок внимания, кроме старичка, который приподнялся и, поковыряв пальцем в ушах, сказал:
– Ну, кажись, поехали?
Здание станции, дежурный с флажком, старые березы в саду тронулись влево, и пол под ногами ребят задрожал. Мелькнули пакгауз, сложенная из камня водокачка, маленькая будка стрелочника, семафор. Зашагали серые столбы, а белые изоляторы на кронштейнах были похожи на отдыхающих голубей. Рядом с насыпью завиляла речушка и неожиданно исчезла под полотном дороги. На обочинах листва кустов от ветра, идущего от поезда, поворачивалась белой подкладкой, и казалось, по кустам прыгали серебряные искорки. Суровый еловый лес то подходил вплотную, то расступался, давая место вырубке, которую уже заняла молодая поросль берез. Мелькнули кусты шиповника, желтовато-зеленый осиновый борок, одинокий куст плотного вереска.
Ребята не отходили от окна. "Какие равнодушные
– Кругом так много интересного, а им хоть бы что!"
Хорошо мечтать, глядя в окно вагона. Теплый ветер обдувает лицо, залезает под рубашку, пузырит ее. Поезд мчится по высокой насыпи, а вершины столетних пихт и елей остались где-то внизу, и кажется, что ты взлетел и паришь в свободном полете над горной тайгой. Но вот поезд влетает в глубокую выемку, сразу охватывает холодком. Перед глазами стена из красноватого песчаника, и возникает чувство, что поезд врезается в глубь земли.
Мысли легкие, радостные, и Геша, облокотясь на спущенную вниз раму окна, мечтает...
Кто-то ударил Гешку по ноге, чуть повыше щиколотки.
– Не балуй!
– крикнул он Юльке, но тот с недоумением посмотрел на Гешку и ничего не ответил.
Спустя минуту удар повторился, и Гешка, оторвавшись от окна, посмотрел вниз. Мечтательное настроение его вмиг улетучилось: возле ног, свесив набок голову, сидел не кто иной, как сам Гром. Он, по-видимому, залез в вагон перед отходом, спрятался под лавку, а сейчас, освоившись, вылез.
Гешка присел на корточки и, подергивая непослушного пса за уши, зло стал допрашивать:
– Как ты смел? Паршивец ты этакий! Выброшу вот...
Юлька тоже набросился на Грома с бранью. А пес, вывалив набок язык, умильно смотрел на них: "Никуда вы, братцы, меня не выкинете! Любите вы меня, знаю!"
Излив гнев, ребята загнали Грома под лавку и опять пристроились у окна, но, увы, настроение их было уже испорчено.
Проезжали станцию за станцией. Поезд вырвался из окружения гор и шел по густонаселенной холмистой равнине. Вагон постепенно заполнили пассажиры.
Гешка обратил внимание на подозрительную тишину под лавкой. Гром всю дорогу то чесался, то щелкал зубами, выискивая блох, а тут приумолк, словно его и не было.
Гешка заглянул вниз. Под лавкой было пусто.
Встревоженные ребята бросились искать собаку по всему вагону и нашли ее в другом конце, рядом с тамбуром. Там возле стенки лежали три неполных мешка с молодым картофелем, а за мешками виднелась плетенная из щепы корзина с двумя бутылями-четвертями молока и горшком сметаны. Гром прорвал ветхую тряпку, которой был завязан горшок, и с аппетитом лакал сметану. Хозяйка сидела спиной к корзине и, увлеченная разговором с соседками, не замечала шкоды...
Теша тихонько свистнул, подзывая собаку, и Гром, уничтоживший уже половину горшка, сытый, поднял голову. Глядя на Гешку своими невинными глазами, он торопливо облизал морду. Но все же сметана, свидетель его преступления, белыми сосульками свисала вниз. Гром понял, что напроказил, опустил голову, стараясь не глядеть на ребят, и усиленно колотил хвостом по полу. Весь вид его говорил: "Ай-ай-ай, какую я совершил подлость! Простите, это в последний раз..."
Чтобы выманить собаку, ребята вошли в тамбур. Гром, перескочив через корзину, ринулся за ними. Там они его и сцапали.