Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
— Ваня, ты только при Сорокине свои байки не трави, — попросил Акимов, вытряхивая заварку и вымывая стакан, — не то все-таки придется гоняться за привидениями.
— И упырями, — добавил Иван Саныч, докушивая свой чай. — Я, Сережа, твои опасения понимаю и даже разделяю. У меня к тебе лишь один вопрос: если все, что девчонки видели, — их собственные смешные фантазии, то к чему, скажем, очки, которые вы нашли?
— Ты откуда…
Остапчук едко уточнил:
— Что, думаешь, я тебя одного слушаю, разинув рот и затаив дыхание?
— Ты между нас
— С вами иначе никак, — огрызнулся сержант, — вы ж все такие умные да правдивые, что никогда всего не скажете. А чуть прижжет — так и ставите срочные задачи: поезжай на рынок, отрабатывай агентуру, торговок дергай. Так я лучше сразу все выясню, чтобы, случись что, не гнать дело. Так что завтра с утра меня не ждите. Следователи!.. — И негромко, но отчетливо добавив не особо приличное слово, надел фуражку и вежливо распрощался.
Глава 13
— Баю-баюшки-баю, а я песенку спою, баю-баю-баю-бай, поскорее засыпай, — бормотала Светка Приходько, маясь.
Вот к чему приводит излишняя забота о ближних! Ведь Яшенька, наверное, уже ждет в обусловленном месте, сегодня наметили сходить на новую картину, которую завезли в фабричный дом культуры. А тут изволь дожидаться, когда соседка Галя вернется из поликлиники и заберет свою маленькую дочку, которую Светка выгуливает в коляске.
— Баю-баюшки-баю, баю Машеньку мою…
И еще беда: по поручению мамы Ани был приобретен толстый замороженный карп, который лежал теперь, пригорюнившись, в корзинке под коляской. И оттаивал.
Светка рассчитывала, что тетя Галя скоро вернется, и можно будет занести его домой, чтобы он спокойно оттаивал, ожидая своей участи. А он возьми и оттай в полевых условиях — хорошо, что еще нежарко, но, если мама Аня не увидит карпа в надлежащем месте, слушать оправданий не будет. Крику не оберешься, о прогулках и о кино придется забыть. Она и так вопит сиреной при любом упоминании Яшиной персоны.
Ай-ай, как же нескладно. И, как на грех, никого вокруг! Куда они все деваются, когда нужны? В обычное время полон двор.
— Баю-баюшки, бабай, кричит: «Машеньку отдай»…
Светка уже с неприязнью, без малейшей симпатии поглядывала на Машку. Почивает себе в своей коляске, пухленькая, щекастая, в кофточках да в пеленках, точно капуста. Интересно бывает в природе: тетя Галя такая тощая, что насквозь просвечивает, а дочка — точь-в-точь пупс толстый. Мама ходит штопаная-перештопаная, в стареньком, зато у дочки вот какая карета, не коляска, а просто сокровище. И где она ее только достала? Большая, что твой диван, глубокая, гладкая, округлая, высокие колеса, красивая изогнутая ручка, поднимающаяся крыша — из толстой добротной парусины на толстых сияющих спицах. Такой коляски ни у кого в округе нет, недаром шушукаются, что Машкин отец — генерал, не меньше.
Правда, пока по лестнице эту карету втащишь, семь потов
Все это частности. Куда важнее то, что в корзине под этой царской коляской оттаивает карп, за судьбу которого Светка ответственна лично. А тетя Галя все не идет — в отличие от времени.
Оставалась маленькая надежда, что Яшка сообразит, что если она задерживается, то для этого есть причины, и пора бежать ее выручать. Однако чаяния эти таяли с каждой минутой.
Если бы Света была чуть менее ответственной, можно было бы быстро сбегать в квартиру, пристроить карпа хвостом кверху в кастрюлю и сделать вид, что так и было задумано. Но тащиться по лестнице с этой колесницей, равно как и оставить ее тут, без никого — совершенно немыслимо.
И что же такое? Когда не надо, двор кишмя кишит, малыши копаются в песочнице, бабки трещат на лавочках — а тут как будто повымерли все. Светка, как затравленная, все озиралась, незаметно для себя раскачивая коляску все сильнее, так, что в итоге потревоженная Машка проснулась и загудела, как паровоз.
— Тихо, тихо, — стала увещевать девчонка, расстраиваясь еще больше, ну сейчас еще от тети Гали попадет, если она появится.
И тут, как по волшебству, во двор вошла какая-то незнакомая тетенька и спросила:
— Кто это у нас так раскричался?
«А то сама не видишь», — чуть не брякнула Светка, но вовремя спохватилась и зачастила, запричитала:
— Ой, тетенька, тетя, вы не присмотрите вот за Машенькой?
Пришелица прервала, сурово, но по-доброму:
— А я как раз к тебе. Тебя зовут, беги пока, я посторожу.
Запаниковав, Светка схватила оттаявшего уже карпа и помчалась в подъезд, думая лишь об одном: поспеть на кухню быстрее мамы. Или кто ее там ждал, согласно сообщению тетеньки?
Стоп! Светку будто пристукнуло, она остановилась на полшаге, с занесенной ногой. Десятки мыслей пронеслись у нее в голове: то, что никогда ранее не видела эту добрую тетю, то, что по имени ее, Светку, не назвали, да и маму тоже не упомянули. И прямо перед глазами встал портрет той, о которой, оглядываясь, рассказывала Наташка Пожарская: бледная, глаза — во! Глубокие и запавшие. Шея длинная, когда улыбается, торчат острые зубы. И как бы наложился этот портрет на то, что только что видела.
Уже не заботясь о судьбе несчастного карпа, Светка бросила его и помчалась вниз по лестнице. Выскочив из подъезда, чуть не задохнулась. Во дворе не было никого. То есть никого незнакомого.
Яшка стоял, качая коляску, Машка, гугукая, что-то рассказывала ему на своем языке, он делал вид, что понимает.
— Где ж ты ходишь, а? — спросил он рассерженно, сплевывая деликатно, сквозь зубы и в сторону. — Там уж журнал идет!
Светка, совершенно потеряв голову от восторга, повисла у него на шее, расцеловала — впервые, да так сладко, крепко, что у искушенного Анчутки сердце подлетело под небеса. Яшка, пользуясь ситуацией, немедленно обхватил тоненькую талию — никак она, бедная, не отъестся — и от всей души влепил ответный поцелуй.